Для Мун Хо этот день был намного знаменательнее, чем для других. Он хотел, честно хотел выйти на поле, он так любил свой триумф, но одновременно с этим ему хотелось спрятаться где-нибудь и не показываться ближайшую неделю. Команда северного Сеула, North Seoul United, редко знавшая поражение, действовавшая разумно, не тратившая зря сил на недостойного соперника, совсем не давала расслабиться на поле. С ними было сложно играть, но сложнее всего было Мун Хо. Все знакомые лица, знакомые приемы и уловки теперь были против него, а он не мог справиться с собой, чтобы забить один-единственный гол, потому что с Сун Хваном он часто перекусывал после тренировок в какой-нибудь дешевой забегаловке, общался, не раз получал от него помощь. Он прекрасно знал, что у Сун Хвана мало возможности взять мяч из-под перекладины, тот часто пропускал такие мячи, и это знание очень бы пригодилось, но… применить это знание он не мог, сколько бы ни старался. И преграда была не перед воротами, а в его сознании, преграда намного более непреодолимая.
А забить не мог не только Мун Хо. У Тхэ Ву была такая же сложность, он просто не мог подойти к воротам лишь потому, что еще перед игрой узнал этого большого грузного парня, сказал об этом брату, но ему было легче – он был в запасе в этот раз. Тхэ Ву же терял мяч сразу же после того, как стоило ему взглянуть на вратаря. Он не был трусом, просто синяки от таких внушительных кулаков будут проходить очень долго. В итоге возможность отправить мяч в ворота оставалась только у Чонхо, который на эти внушительные кулаки не обращал никакого внимания и с вратарем знаком не был. Эту возможность он и реализовал, открыв счет в конце первого тайма. На этом удача Джам-ёл тайгосу завершилась, предательски уйдя к противнику.
Самая большая сложность для Мун Хо составляло постоянное присутствие на поле еще одного его близкого знакомого. По большей части Ин Ёль был ближе к центру поля, постоянно рвался вперед, его желание забить заражало остальных игроков. Увидев Мун Хо до начала игры, он не показывал никаких эмоций, ни радости, ни злости, будто он вообще его в первый раз видел. И это сильно его задевало, Мун Хо ненавидел, когда его игнорируют. Вот только что-то кольнуло его сердце, лишь он на него взглянул, кольнуло настолько, что пришлось ухватиться за руку Гу Юна, последнее, что можно было позволить себе в такой ситуации. Наверное, это и называют совестью.
Спустя несколько бесплодных попыток Ин Ёлю все же удалось забить гол. Гу Юн просто не успел среагировать, в результате довольно ощутимо приземлившись на бок, когда мяч уже уютно устроился в сетке. Солнце было сокрыто темными тучами окончательно.
Оно так и не появилось, и удача так и не вернулась. И даже вынужденная замена Мун Хо не спасла положение – преимущество было давно утеряно, и Мин Хон не помог его вернуть. Зато у противника этого преимущества было хоть отбавляй, и оно воплотилось в двух последующих забитых мячах – видимо падение для Гу Юна не прошло даром.
Грустно доигрывать, когда уже ничего не можешь поделать. А возможности исправить положение действительно не было, в конце почти все владение мячом было у команды северного Сеула. Игра закончилась неутешительным счетом – один – три.
Молчание Квона всегда плохой знак, становившийся еще хуже от его скрещенных на груди руках и сведенных бровей. Он ничего не сказал об игре по своему обыкновению, на Мун Хо даже не посмотрел, не высказал замечаний Гу Юну. Единственное, для чего он соизволил напрячь свои голосовые связки, было в том, чтобы подозвать Чонхо к себе для какого-то важного разговора. Рядом с Квоном стоял мужчина средних лет в сером костюме, в очках с черной оправой, еще один явный участник беседы, остальных не касавшейся ни коим образом. И сколько бы ни было любопытно послушать хотя бы начало, нужно было уходить.
- Провинились мы, а за все отдувается наш капитан… - мрачно заметил Тхэ Ву в раздевалке, на удивление просторной и светлой.
Ответом была лишь тишина. Мало кто желал поболтать о чем-то отвлеченном, все равно бы не вышло. Они уже собрались уходить, когда, наконец, зашел Чонхо, но на все вопросы он отвечал лишь, что ничего важного в разговоре не было, а потом и отвечать перестал.
Красное солнце медленно заходило за горизонт, зажигая край земной тверди своим негасимым пламенем, вот только на земле этого не было видно – плотный слой туч все не расходился, и вечером зарядил дождь, продолжавшийся всю ночь. Шелест дождя заглушал все посторонние звуки: и глупую мелодию неизвестной японской группы «Hey-yo», и недовольное ворчание по поводу незакрытого крана, и нестройные ноты виолончели, и раздражающий звук чужих мотоциклов, и вечные девчачьи причитания, и громкие напоминания о том, что осталось всего два дня, и…
Дождь продолжал набирать силу, становился все громче.
========== Ветер и цветок сакуры не могут быть хорошими друзьями… ==========
Легкий ласковый ветер лениво дарил свое теплое дыхание, несшее нежные светло-розовые лепестки сакуры куда-то вдаль, на восток, к красному восходящему солнцу. Морские волны неустанно накатывались на берег, где-то нестерпимым гулом звучал гудок отходившего от берега большого корабля, а аэропорт Кансай, со всех сторон окруженный синей водой, регулярно, без всяких опозданий принимал железных птиц из далеких стран. Небо чистое, без единого облачка, самолеты летали беспрепятственно. Им вторили белоснежные чайки. В центре города величаво возвышался пятиэтажный замок, построенный еще полководцем Тоётоми Хидэёси и ставший свидетелем множества войн, побед и поражений, выдержавший их всех.
Наступало утро, прерывая веселые события ночи, разукрашенной электрическими огнями, красными, синими, желтыми, зелеными… После шумной ночи улица Дотонбори* казалась обезлюдившей. В Осаке начинался новый день, овеянный нежно-розовыми лепестками сакуры.
Вместе с остальным городом просыпался и район Суминоэ, и каждая улочка в нем, и улица Нанко-дори, что недалеко от железнодорожной станции Китакагая, не стала исключением. Светлые лучи восходящего солнца коснулись и высоких, и наоборот, не отличающихся размерами зданий, и цветущих деревьев, и старейшего в городе маяка Такадоро, возвещая о том, что его работа на сегодня окончена. Лучи коснулись и тонких золотых цепочек, к концам которых рукой искусного мастера были прикреплены маленькие цветы сакуры, вместе образующие сережки, одного взгляда на которые было достаточно, чтобы понять, что они не были куплены в каком-нибудь сувенирном магазине для туристов, которыми был переполнен город, переживавший самую прекрасную пору в году. Сережки переливались на солнце, отражали каждый лучик. В коробочке, которую в протянутой руке держал довольно высокий молодой человек, приятное лицо которого осветилось обаятельной улыбкой, и глазами, в которых черные, чернее ночи, зрачки надежно хранили что-то загадочное и недоступное для других, на черном фоне эти сережки выглядели просто чудесно. Девушка, стоявшая около него, невысокая, с каштановыми волосами, в сиреневой шелковой блузке и белых брюках, неощутимо прикоснулась к ним, провела тонкими пальцами по одной из цепочек, посмотрела в темные глаза парня, улыбнулась. Хотя было раннее утро, автомобили уже напоминали о необходимости проснуться всем, кто еще нежился в своих мягких постелях, создавая непременный атрибут большого города – вечный машинный гул.
- Я думала, ты забудешь… - произнесла она, вынимая сережки из коробки. Они издали мелодичный звук.
- Забыть о твоем дне рождении? – воскликнул парень. – Да ты смеешься! Это только ты можешь забыть о чем-то, если тебе нужен необычный кадр или что тебе еще там всегда нужно…
- Дзюн, это действительно важно… Я всегда мечтала там учиться, и нужно постараться, - говорила девушка поучительным тоном. Она вкрутила сережки в мочки ушей. – Как?
Она повертелась перед парнем, удерживая волосы рукой, чтобы было видно украшение.