Жаль, что он не питал такой же уверенности относительно своего колдовского мастерства. После происшествия в аннисской пекарской гильдии Джек знал, что может подчинять колдовство своей воле, но все же боялся пользоваться им. Он и сейчас опасался сделать что-то не так, неверно рассчитать время, слишком тесно связать себя с тем, на что намеревался повлиять, или, того хуже, выплеснуть слишком много. Он знал, что мощь его очень велика - то, что произошло в форте, доказывало это вне всяких сомнений, - но мало верил в свою способность управлять этой мощью. Словно великан, собирающий маргаритки, он чувствовал себя чересчур большим и неуклюжим для этой тонкой работы.
В магии не было ничего осязаемого или видимого: ни клинка, ни рукоятки, ни крови, по которой судят о меткости удара. Все происходило в голове: в ней складывался весь план атаки - и, когда на языке чувствовался вкус металла, поздно было что-либо менять.
Колдовать было не менее опасно, чем рубиться, - но, поскольку здесь не сверкала сталь и противник не мог отразить удара, казалось, что это не так. Когда тебе к горлу приставят нож, инстинкт побуждает тебя вести себя осторожно. Не то с колдовством. Оно несет в себе угрозу не только телу, но и разуму, и порой трудно провести черту между безопасностью и самоуничтожением. Несколько раз Джек едва не потерял себя в неодушевленной материи. Так легко было попасть в ее ритм, поддаться ее влиянию и позабыть о том, что надо уходить. Уходить труднее всего. Будто сидишь, угревшись, у теплого огня и вынуждаешь себя выйти на холод.
Холодный ветер вырвался из переулка, и Джек запахнулся в пастуший плащ, дойдя до перекрестка, он свернул налево. Да, уходить тяжело, но не это самое трудное в колдовском деле. По крайней мере для него. Для него труднее всего зажечь искру, от которой и занимается колдовская сила. Он всегда, вплоть до последнего раза в пекарской гильдии, использовал для этого образ Тариссы. Он мог зажечь искру только посредством сильного чувства поэтому, быть может, наука Тихони и не шла ему впрок. Ему трудно было вызвать в себе притворное чувство.
Тихоня пытался показать ему другие способы, твердя, что "нужно сосредоточить свои мысли на определенной цели", и Джек сосредоточивался до посинения и головной боли, однако ничего у него не выходило. До того утра в пекарской гильдии он даже не понимал хорошенько, что значит "сосредоточиться".
Джек дошел до конца улицы и снова свернул наугад. Он шел посреди мостовой, избегая грязных канав.
Он вздохнул, видя, как наступает ночь. Его учение далеко не завершено, и в глубине души он понимал, что нехорошо использовать свой гнев против Тариссы вместо огнива. Надо было лучше слушать Тихоню, больше стараться, чаще упражняться. Когда-нибудь, думал Джек, он вернется и начнет с того места, где остановился. Он просто обязан это сделать - и ради Тихони, и ради себя.
Но пока что это - дело далекого будущего. Теперь он должен найти Мелли.
Пять дней, как он пришел в город, но до сих пор ни на шаг не приблизился к своей цели. Как ни странно, его это не слишком беспокоило. Он был уверен, что добьется своего.
Все, что ему нужно было, - это как-то прокормиться и найти уголок для ночлега. И то, и другое давалось ему без труда. Он сумел даже стянуть пару новых башмаков у зазевавшегося сапожника. Порой он испытывал голод, но пуще всего его донимало искушение ограбить первого же встречного, несущего мех с элем: его талантов не хватало на то, чтобы добыть себе выпивку. Однако в целом ему жилось не так уж плохо, и он даже радовался тому, что ему не на кого полагаться, кроме себя самого.
Недурно бы и на эту ночь найти местечко, защищенное от ветра. Джек осмотрелся. Сам того не заметив, он пришел к южной городской стене.