Потом стала понемногу приходить в себя, принимать хлеб с молоком, умываться и мыть волосы - даже улыбаться выходкам Хвата. Как понимал теперь Таул, Мелли, должно быть, тогда уже догадывалась, что беременна, - это и заставило ее задуматься о жизни. Сейчас былой аппетит почти вернулся к ней, но что толку. Стоило ей хоть что-нибудь съесть, как ее, по выражению Хвата, тут же выворачивало наизнанку.
Все наперебой старались побаловать ее, не жалея ни выдумки, ни усилий. Каждый день выпекались свежие пироги. Мейбор приобрел курицу-несушку, а Хват приносил цветы и фрукты. Но Мелли, несмотря на все их заботы, лучше не становилось.
Таул, потерявший всю свою семью, хорошо знал, что такое горе. Каждый день слова "а вот если бы..." разрывали его душу. Мелли, видевшей, как убийца перерезал горло ее мужу, предстояла долгая борьба с собственными "если бы". Что, если бы она вошла в спальню первой? Что, если бы она закричала погромче? Что, если бы она вовсе не вышла за герцога?
Таул покачал головой. Нет ничего удивительного в том, что Мелли больна. Чудо еще, что она дожила до этого дня.
Он в очередной раз выглянул на улицу. Ни Хвата, ни подозрительных незнакомцев; ни стражи.
Как же быть с Мелли? Подвергнуть опасности ее нерожденное дитя, попробовав вывести ее из города? Или, ценя жизнь ребенка превыше всего, оставить ее здесь? Если они покинут город, им предстоит тяжелое путешествие через горы, где повсюду можно встретить солдат: придется терпеть всевозможные лишения и уходить от погони. Здесь, в Брене, их тоже могут схватить, но хотя бы беременности ничто не угрожает.
До Таула только теперь дошло, что он выстругивает из своей деревяшки куклу.
Кому же прежде всего он обязан верностью: Мелли или младенцу?
Джек наконец-то добрался до Анниса. Город лежал перед ним, мерцая серыми стенами в лунном свете. Дорога, ведущая к нему, была уставлена жилыми домами и тавернами, ставни и карнизы щеголяли разными оттенками синего цвета. Люди кишели повсюду - загоняли скотину, тащили с рынка нераспроданные товары, чинно шли к вечерней службе либо шмыгали в ярко освещенные таверны. Холодный ветер нес запах дыма. Высоко над горами сияли звезды, и где-то шумно рушилась с высоты вода.
Камни на дороге выкрошились и кололи ноги сквозь стертые подметки. Джек чувствовал себя неуютно под людскими взглядами, хотя ничем не отличался от прочих прохожих. Тихоня одел его как настоящего анниссца. Волосы у него, правда, были длинноваты, но он связал их позади куском веревки. Джек потрогал свой хвост - этот жест становился для него все более привычным - и убедился, что веревка на месте.
Джек поймал на себе взгляд молодой девушки, которая тут же отвела глаза. Джек шел своей дорогой, стремясь найти такое место, куда бы не падал свет из домов.
Тихоня славно отомстил ему посредством своей мази. Уже два дня грудь и руки Джека жгло как огнем.
Десять недель, как он встретился с Тихоней, и больше трех месяцев миновало со дня, когда сгорел форт. Неужто хальки все еще ищут его? Станут ли они теперь, когда война почти проиграна и готовится вторжение в Брен, тратить время и силы на розыски одного-единственного человека?
Но все эти мысли вылетели у Джека из головы, когда он подошел к городской стене. Ворота как раз запирались на ночь - решетка медленно ползла вниз, и верхние балки потрескивали от напряжения. Джек бросился вперед.
- А ну стой, парень, не то тебя насадит на пики, - послышался чей-то ворчливый голос.
- Мне непременно надо попасть в город нынче ночью!
Второй часовой крикнул со стены:
- Дай парочку золотых - и я придержу решетку, пока ты не пролезешь.
- Нет у меня денег.
- Тогда я, пожалуй, ее не удержу.
Решетка устремилась вниз. Джек решил, что пытаться пролезть под ней гиблое дело, и только выругался шепотом.