- Плохо дело, - вздохнул Тавалиск. - Если бы Кайлок не свирепствовал так, город наверняка открыл бы ворота.
- Зато лорд Мейбор поднял в высокоградском лагере целую бучу, ваше преосвященство. У него множество планов, как пробраться в город и увенчать осаду победой.
Тавалиск только рукой махнул - без тебя, мол, знаю.
- Я всегда говорил, Гамил, что когда-нибудь ему понадобится моя помощь. Проследи за тем, чтобы он получил столько людей и ресурсов, сколько попросит. Пусть попробует - вреда не будет. Высокоградским военачальникам прискорбно недостает выдумки. Несколько пробоин в стене - вот и все, чего они пока добились.
- Слушаюсь, ваше преосвященство. Позвольте удалиться, если это все.
- Разумеется. - Тавалиск улыбнулся, как участливый прохожий. - На твоем месте я зашел бы к лекарю, Гамил. Мне думается, твою рану не мешало бы зашить.
Мелли заставила себя доесть остаток хлеба. Воды у нее не осталось, и она проглотила хлеб всухомятку, а потом обратила внимание на свиную ножку. Та состояла в основном из шкуры и сала, но Мелли умяла ее, словно самое лучшее мясо. Ей не хотелось есть, но она знала, что так нужно. Она еще и не то съела бы в случае нужды.
День уже угасал. Тонкая золотая полоска легла на край амбразуры, и Мелли знала по опыту, что скоро стемнеет. Ожидание темноты было хуже всего - хуже даже, чем сама темнота. Мелли всегда в этот час бывала беспокойна. Она оглядывала свою круглую каморку, запоминая каждую мелочь, потом делала последние приготовления: передвигала таз, оправляла солому, сгоняла тараканов со скамьи. А под конец, при последнем проблеске дня, смотрела на свой живот и шептала ребенку слова утешения.
С настоящей тьмой трудно свыкнуться. Мелли проводила в темноте каждую ночь своей жизни, но мрак уютной спальни, где из-под двери сочится свет свечи и угли слабо мерцают в очаге, в корне отличался от мрака, окружающего ее теперь. Порой ей казалось, что она лежит в могиле. Если ты не различаешь своей руки перед глазами, легко поверить, что ты и не существуешь вовсе. Так с ней и бывало в безлунные ночи - как будто мир окончательно отринул ее.
И утешала она не столько ребенка, сколько себя - ребенком она лишь прикрывалась.
Она стала следить за фазами луны. Нынче ожидалось полнолуние - но кто знает, ясной будет ночь или пасмурной. Зачастую над озером днем светило солнце, а ночью собирались тучи. Мелли еще не научилась предсказывать погоду, но всегда знала, когда будет дождь.
Знала благодаря своей беременности. Когда лодыжки начинали ныть что есть мочи, а ноги - пухнуть, точно на дрожжах, это означало, что хляби скоро разверзнутся и ледяные капли полетят в амбразуру.
Всю первую неделю было тепло. Над водой жужжали мухи, и солнце прогревало камень. Теперь же, месяц спустя, погода стала переменчивой. Раздражаемая близящимся дыханием зимы, она никак не могла решить, что ей делать: и то расчищала дорогу солнцу и покаянно воздвигала над озером радугу, то разражалась дождем под завывания ветра. Вчера, к примеру, даже град . шел.
По ночам всегда бывало холодно. Брен с наступлением темноты оставался на милость гор. Сразу наступало похолодание, и ветер делался острым как нож.
Однажды Мелли попыталась заткнуть амбразуру шалью, но ветер тут же вытолкнул шаль обратно.
Мелли пыталась поначалу вести счет дням своего заключения и ставила черточки на камне - по одной на каждый день. Но через две недели палочки стали напоминать ей не календарь, а завещание. Мелли представлялось, как люди найдут ее тело и печально покачают головами, сосчитав отметки.
Но она старалась отгонять мрачные мысли и говорила себе, что если бы ее хотели убить, то не стали бы ждать так долго.
Раз в день ей приносили пищу и воду. В этом участвовали двое стражников.