– Ладно, пейте свой кофе, да сходим, прогуляемся, – МакКой садится на незанятый крутящийся стул. – Мне нужны трое сопровождающих.
Книга, которую доктор принёс Хану, называлась «Басё: избранное» и включала в себя 163 хокку, дополненных небольшими иллюстрациями. Надо сказать, от информационного голода каждое стихотворение – три коротких строки – воспринималось удивительно полно и ярко. Особенно вкупе с иллюстрациями – стилизация под древнюю японскую живопись.
Возможно, выбор книги доктором был продиктован намерением поиздеваться над нетерпеливостью Хана, его вспыльчивостью и, как он думал, неспособностью созерцательно воспринимать мир. Но Хан любил красоту – во время его правления не хватало времени на то, чтобы просто остановиться и посмотреть вокруг себя. Тем острее и слаще была каждая минута урванного спокойствия. Поэтому сборник пришёлся ему по душе, а неторопливое течение мысли автора помогало переносить скуку.
Хотя всё равно книга была удручающе тонкой – и Сингх сообщил об этом доктору во время утреннего посещения.
Доктор, однако, оставил его замечание без должного внимания. Сказал, что у него много работы, быстро провёл необходимые тесты и ушёл. Что примечательно, в этот раз на его крыльях были рабочие фиксаторы.
На крыльях стального цвета металлические фиксаторы смотрелись удивительно хрупкими, непрочными.
Поймав себя на этой мысли, Хан понял, что японская созерцательность начинает оказывать на него влияние.
Как несвободно
Дышат стальные крылья
В фиксаторах
Следовало сделать перерыв.
Хан отложил сборник, подтянул к себе свинью и поставил перед собой на кровати.
Свинья любопытно глазела на него чёрными глазами-бусинками. Это была свинья розового цвета, вернее, той его разновидности, что называлась «дыня крайола», из неплотной пористой резины и с дырочкой-свистелкой на пузе, там, где у живой свиньи располагался бы пупок. У неё были остренькие ушки, затемнённые внутри, закрученный упругий хвостик, пара коричневых пятен на спине и светлые копытца. Сверху, где голова переходила в шею, были даже сделаны складки. И всё это – как и множество других деталей – Хан мог воспроизвести в голове даже с закрытыми глазами.
У него слишком давно не было других собеседников. Свинья и доктор. И со свиньёй Хан общался намного чаще.
Доктор вернулся поздно вечером, даже ночью – приблизительно в первую половину десятичасовой гамма-смены. Хан как раз прилёг вздремнуть при включенном свете – совершенно случайно не выключил, конечно. И с открытыми глазами спал тоже – случайно. Зато успел поспать, а вот доктор выглядел сильно уставшим.
– Есть настроение прогуляться? – спросил, что называется, «с порога». Дверь за собой тоже не стал блокировать, и Хан подумал, что за ней в коридоре минимум шестеро охранников с фазерами.
Но с кровати подниматься не стал – только приподнял голову.
– Прогуляться? Ох, доктор, я надеюсь, это не эвфемизм вивисекции.
– Я не в том состоянии, чтобы разводить художества. Не хочешь гулять – тем лучше, пойду на боковую. Так что?
На шутника он действительно не походил, хотя Хан всё ещё не верил в такой подарок. А если и верил в подарок, то не верил в его безопасность. Тем не менее, он плавно поднялся с кровати и ступил босыми ногами на пол.
В конце концов, его тело при нём. А мозгоправ уверял, что при угрозе жизни его психика вполне допустит самооборону.
– Я готов.
– Идём.
Доктор вышел, прошуршав полураскрытыми крыльями о стенки дверного проёма.
Охрана снаружи действительно была. Трое ничуть не сонных высоченных охранников, все с фазерами наизготовку. Доктор по сравнению с ними и их крыльями казался совсем невысоким.
– Опустить, – он устало поморщился. – Просто следуйте за нами в двух метрах.
Охранники подчинились, хотя и неохотно. А Хан с одобрением отметил их спокойную собранность. В отличие от дуболомов, которые сопровождали его в адмиралтействе, эти были меньше похожи на горы мышц, но больше уверены в своих силах. Или имели больше желания защищать.
За время их прогулки ни в одном коридоре им не встретилось ни одной живой души. Что ж, хорошая организация работы, мистер доктор, браво.
Они не поехали в лифте, а вместо этого поднимались между палуб по аварийной лестнице – возможно потому, что в лифте у охраны было бы меньше манёвра, вздумай Хан что-нибудь выкинуть, но доктор оборвал его мысли:
– Подумал, что тебе стоит размяться. Будешь хорошо себя вести – сниму с тебя фиксаторы. Ненадолго.
– Не подозревал в вас столько сочувствия ко мне, доктор.
– Не подозревал, что тебе захочется так быстро вернуться в лабораторию.
Разговаривать он явно не был настроен.
Они поднялись вверх на несколько палуб, если память Хану не изменяла – она никогда ему не изменяла – вышли на первой палубе, прошли по короткому коридору. Маркус давал ему на изучение схемы кораблей класса «Конституция», и они сейчас шли прямо к обзорной палубе. Подарок неслыханной щедрости.
Открылись последние дверные створки, разошлись в стороны, и желтоватую полутьму коридора сменил ровный, чистый звёздный свет. Огромное панорамное окно переходило в подобие купола над головой, и если не смотреть за спину, где осталась вторая, металлическая часть этого купола, казалось, что преграды между тобой и звёздами и вовсе нет. Пол под ногами был зеркальным, причём зеркало, судя по лёгкой дрожи, было голограммой, имитирующей недвижимую водную поверхность. Доктор пошёл прямиком к стеклу. Стоило ему вступить в голограмму, как по её поверхности, как на настоящей воде, стали расходиться круги, быстро исчезая за шагами.
Хан направился следом. За ним неотступно следовали три тени.
У самого стекла иллюзия зеркальности достигла апогея – возникало ощущение, что ты стоишь в звёздной пустоте, которая сразу повсюду. Далёкие холодные огни звёзд ярко светили в бархатной космической черноте.
– Ну, сойдёт это за средство от скуки? – спросил доктор.
Хан обернулся к нему, мягко щурясь.
– В данный момент мне действительно не скучно. Было бы идеально, если бы вы позволили мне подраться с охранниками по пути назад.
– Может, тебе ещё и крылья чесать во время засыпания под колыбельную? Так ты только попроси, – доктор бросил быстрый взгляд на космическую пустоту и повернулся к ней спиной. – Иди сюда, разблокирую накрыльники. Только без глупостей.
О каких глупостях, интересно, говорил доктор. Вряд ли он действительно верил, что Хан каким-либо образом решит навредить ему – убить, сбежать. Нет, точно нет.
Хан разворачивается к нему спиной, и умелые руки доктора зарываются в его крылья.
– И во сколько отчётов вам обошлась моя прогулка? – спрашивает Сингх, чтобы отвлечься от ощущений. Ему всё ещё не нравится собственная беззащитность.
– Меньше, чем если бы я вздумал выгулять тебя в оранжерею или спортзал. – Лёгкий щелчок – и хватка ремней на крыльях исчезает. – Ну, можешь посоздавать сквозняк. Только в сторонке.
Хан медленно расправил затёкшие крылья. Он чувствовал – наконец чувствовал – работу каждой мышцы, чувствовал, как в освобождающихся сосудах начинает быстрее бежать кровь. Впервые с того момента, как он падал на Сан-Франциско в разрушающемся «Венегасе», Сингх почувствовал свободу.
Они пробыли на обзорной палубе около получаса. Доктор вяло огрызался на каждую фразу, обращённую к себе, Хан медленно прохаживался по комнате, махал крыльями на месте, действительно создавая “сквозняк”. Изредка застывал у экрана – а за экраном располагалось огромное звёздное пространство.
После недель заточения эта короткая прогулка как будто вдохнула в Хана глоток жизни. Перед тем, как расстаться, он (снова в палате, снова в фиксаторах) поблагодарил доктора.
– Вы, думаю, понимаете, какой подарок сделали мне. – Хан встал напротив него, уже собирающегося уходить. – И я не забуду этого.
– Ты лучше, если с открытыми глазами спишь, не забывай свет выключать. А то наблюдатели нервничают и грызут ногти. А это вредно.