Ещё немного позже Спок случайно услышал некий странный речевой конструкт лейтенанта Чехова, звучавший как «коммандер в сплаве с этим бесшумным лифтом – а-до-со-че-та-ни-е, надо что-то делать с одним или со вторым» и понял, что в «полёте коршуна» намекалось в первую очередь на него, имеющего привычку ходить бесшумно.
Действительно: если раньше его прибытие на мостик всё равно сопровождалось шипением открывающихся створок лифта, то теперь он мог появляться там абсолютно беззвучно.
Впрочем, в этот раз Спок не думал о проверке выполнения кем-то должностных обязанностей.
Заходя на мостик, он думал только о том, чтобы в работе отвлечься от мыслей и постоянной боли в крыльях, пока не сильной, но всё нарастающей.
На мостике были только Чехов и Сулу. Учитывая то, что корабль дрейфовал над планетой-колонией Авалон-2, смена была укороченной, и сейчас шёл обеденный перерыв, в их поведении не было ничего предосудительного. Его появления они не заметили.
Сегодня я, очевидно, не являюсь коршуном, – подумал Спок, отчего-то замирая у дверей лифта.
Чехов сидел в своём кресле, сложив руки на панель и устроив на их скрещении подбородок, а лейтенант Сулу разминал ему суставы полураскрытых и чуть подрагивающих от удовольствия крыльев. Перед носом Чехова стоял падд и стаканчик с кофе. Горький запах напитка Спок уловил и от лифта.
Зрелище этих двоих наложилось на слова Прайма, о которых он думал в последние дни – о «нерабочих» отношениях его и капитана из его реальности; Спок представил себе, как его версия вот так же разминает затёкшую за время долгой смены спину капитана, когда они вдвоём остались на мостике, а тот довольно бормочет «мистер Спок, чуть левее».
Спок мотнул головой, прогоняя наваждение.
Абсолютно нелогичная мысль. Сказывается недостаток медитации.
Он неслышно прошёл за своё место.
– Паш, у тебя тут перо выпадает, – сказал Сулу.
– Себе возьми.
– Да у меня твоих перьев уже тридцать с лишним штук, – рулевой рассмеялся. – Подушку набить можно.
– Ну набей, – Павел недовольно дёрнул крылом, – вот ты мне о нём сказал, теперь я его чувствую. И это щекотно. Убери давай.
Сулу, посмеиваясь, вынимает одно из золотых перьев Павла и засовывает себе за ухо.
– Теперь я похож на индейца, – говорит, принимаясь снова проминать суставы.
– Это не странно, индейцы были вполне азиатскими на мордочку. Только волосы длиннее… – голос Чехова становится чуть тише и глуше. – Кстати, я откопал в интернете фотки Хана. Ты видел, как он раньше выглядел?
– Судя по предисловию, как азиатский индеец, – сказал Сулу.
Спока начала раздражать их болтовня. Любой вулканец смог бы от неё абстрагироваться. Споку мешала боль.
– Вот, – Павел продемонстрировал ему падд. – И крылья у него раньше были коричневые, ну, если верить этим источникам. Теперь-то о сверхлюдях многое рассекретили.
– Обалдеть, и это поменялось…
Сулу любопытно заглянул в экран падда, почти улёгшись между крыльев Павла.
– А размер? Размер был такой же?
– Ща, погоди, поищу… – Чехов укладывает падд на панель и переходит в окно поиска информации. – А ты не сачкуй. Мни. Скажешь, что устал, я тебе это ночью припомню.
Сулу со вздохом возвращается к массажу.
– Да, размер был такой же. Это, наверное, не меняется. Обалдеть, – добавил Чехов тише, – вот так вот раз – и сменился цвет крыльев. Как у Боунса прям.
– У меня и его пера нет, между прочим, – голос Сулу сделался недовольным. – Не говоря уже о капитанском пере и пере Хана.
Павел смеётся.
– Я тебе могу капитанского пуха притащить! Мно-о-ого, на две подушки хватит!
– Ну и куда его?
– Перемешаешь с моими перьями, и будет у тебя русско-капитанская подушка. Кстати, если уж тебе так припекло – а тебе точно припекло – заполучить Ханово перо, я могу с МакКоем поговорить, мало ли, вдруг по счастливой случайности у Хана выпадет. Так бы его в утилизатор выкинули, а так…
– В утилизатор, – подхватил Сулу с болью в голосе, – такую красоту… это же крылья Хана, таких огромных больше ни у кого нет. Где потом ещё такое перо для коллекции взять?
– А чьих у тебя ещё перьев нет? Из экипажа, а то я…
– Обеденный перерыв закончился, – произнёс Спок отчётливо. Оба вздрогнули.
– Э-э… да, коммандер, – Чехов моментально выпрямился в кресле и сложил крылья. И пробормотал под нос тихое ругательство. Спок его всё равно услышал. – Извините.
– Уже приступаем к работе, сэр, – Сулу быстро оказался за своим пультом.
Спок, утрясая внутри ярость, поднялся со своего места. Никакая работа ему не поможет, бессмысленно.
– Ставьте будильник на падде, если вы не в состоянии следить за временем, лейтенанты, – отчеканил, покидая мостик. Ему необходима была медитация, только вот боль вряд ли позволит её осуществить. В закрывающиеся створки лифта он ещё успел услышать «говорю же, адовщина, вот как он тут оказался?!», произнесённое отчаянным шёпотом Чехова.
МакКой, согласовав последние нюансы «прогулки» с Джимом, пошёл за охраной. На такие мероприятия ему полагался эскорт как минимум из трёх вооружённых безопасников – на меньшее Джим не соглашался.
За Ханом наблюдали круглосуточно, в четыре смены, – видимо, натыканных в палате-лаборатории датчиков капитану казалось мало. Поэтому, поднявшись на вторую палубу, МакКой сразу прошёл в офис старшего по охране, где и базировался оборудованный наблюдательный пункт. Раньше отсюда отслеживали только особо опасных преступников в камерах, и обычно только один дежурный. Хан был исключением – на видеопосте за ним наблюдало по четверо.
МакКой заподозрил что-то неладное, едва открылась дверь – эти четверо охранников гудели почище пчелиного роя.
– Умер, – офицер Хендорфф склонился над одним из экранов с расширившимися от шока глазами. – Как пить дать, вы гляньте на таймер, он так уже два часа лежит.
– Да с чего ему умирать, – неуверенно возражает Ватанен.
– Он не мог умереть, он сверхчеловек, – вторит ему Маттинен.
И их нестройный хор из «умер», «не умер», «не мог умереть», «да пусть помрёт уже» жужжит, сплетается, Хендорфф нервно бьёт по кнопкам, переключая камеры на экране.
– Стоило только за кофе отойти! – досадливо восклицает четвёртый, совсем ещё мелкий. Судя по растрёпанному виду, взъерошенным перьям и слабо виднеющемуся прямиком над воротником форменки засосу, ночной «поход за кофе» был вполне удачным.
На столе стояли стаканчики с ещё дымящимся кофе и валялись брошенные в спешке карты. Раздача на троих.
– Два часа – это за кофе отойти называется, а, Ростовский?
– А вы где в это время были?! – праведно взвыл юноша по фамилии Ростовский. – Почему этого дохлого только я заметил, когда вернулся?
– Да что тут у вас? – МакКой проходит к мониторам.
Безопасники замолкают и расступаются.
– Вот, доктор, – неуверенно говорит Ватанен.
На широком мониторе видно палату с нескольких ракурсов. Горит свет. Хан лежит на спине, что должно быть неудобно, прямо на сложенных крыльях, руки на животе, узкие ладони одна на другой. Неподвижным остекленевшим взглядом пялится в потолок.
Наверное, для обычных людей зрелище и впрямь жуткое, но МакКой сегодня в операционной насмотрелся на внутренности и мутировавших паразитов, так что Хан выглядел вполне себе ничего, даже миленько.
– И так, судя по записям, уже два часа восемнадцать минут, – сказал Кексик.
МакКой под взглядами охранников вытаскивает свой падд, просматривает данные от анализаторов. Пульс в норме для спящего, как и остальные показатели. Демонстрирует экран Хендорффу.
– Подумаешь, прилёг человек с открытыми глазами поспать. Запросили бы данные с моих анализаторов, старший лейтенант, доступ у вас есть.
Хендорфф выглядит виноватым и растерянным.
– Простите, сэр. Но так было похоже, что он умер, наконец, мы даже обрадовались…
Самый мелкий прижух, зато остальные загудели одобрительно. Слежка за Ханом безопасников не радовала – слишком скучно и слишком ответственно для скучного.