Быть по сему.
– А вам был приказ не готовить её, доктор? Космос полон опасностей, а ваш капитан и друг – безрассудства. Неужели вы ни разу не думали о том, как замечательно иметь под рукой волшебную колбочку… на всякий случай?
– О, это, конечно, соблазнительно. Даже крайне, – он убирает четвёртую наполненную пробирку в контейнер и наконец вынимает иглу. – Но видишь ли, в чём дело: я был так потрясён смертью своего лучшего друга и так оглушён надеждой его спасти с помощью твоей крови, что приготовил сыворотку почти в забытьи. Это было вдохновение, мгновенная вспышка. Я не протоколировал результаты. А теперь попросту не могу вспомнить рецепт. Командование в курсе, они проверяли меня на детекторе.
– И почему же тогда командование отдало меня именно вам, – Хан делает паузу, – доктор?
– Потому что я без преувеличений лучший в своём деле, – МакКой безбоязненно щёлкнул его по лбу. Жест был естественный. – А ты – самый сложный из семидесяти трёх пациентов.
– И если у вас произойдёт ещё один приступ вдохновения, я буду под рукой.
Хан с каким-то странным удовольствием ловил признаки того, что доктор его не боится. Хана боялись охранники, лаборанты, все, кто работал с ним всё это время. Доктор – нет.
– И всё же, доктор, раз вы называете меня пациентом, то превратите вот это, – обвёл рукой помещение, – из тюрьмы в палату. Пока что здесь скучно, а от ношения фиксаторов у меня болят крылья.
Он убирает контейнер на отдельный столик, а его откатывает от кровати вместе с иголками и шлангами. Затем командует фиксатору на левом крыле ослабить пасть. Из поясного футляра появляются трикодер и датчик.
– Вытяни крыло. Только осторожно, товарищ скучающий, а то сшибёшь меня на пол, а я приму это за акт агрессии.
– Вы? – Хан, посмеиваясь выполняет рекомендацию. Ловит через стекло двери взгляд одного из охранников – тот полон ужаса. – Вы не примете, доктор. Вы провели столько психотестов, что должны знать – я не опасен.
Он осторожно расправляет крыло – не полностью, это невозможно в такой небольшой комнате. С наслаждением чувствует, как расправляются затёкшие мышцы, как восстанавливается нормальный кровоток.
Доктор оставляет без внимания комментарий об опасности. Он тщательно исследует крыло: сначала водя над ним датчиком, потом, отложив трикодер, принимается за ощупывание суставов.
– Мне не нравится их состояние, – сказал через минуту. – Но в этом помещении физической нагрузки для крыльев я обеспечить не могу. – Пальцы ещё раз прошлись по суставу, иногда надавливая, иногда замирая. – Единственное, что можно сделать в этих условиях – массаж.
К чести сказать, Хан даже не рассчитывал на такую уступку. Максимум, который он мог предположить – ему разрешат периодически расправлять их, как сейчас. А уж когда доктор повелел (иначе и не скажешь) ему лечь на кушетку лицом вниз, расслабить крылья и не дёргаться, всё стало совсем странным. Беззащитно раскрытые крылья, прикосновения к самой уязвимой части своего тела, открытость и подчинённость уверенным рукам доктора. Массаж он делал отменно, и не будь это массаж оснований крыл, Хан даже воспринял бы его с удовольствием – хоть что-то приятное в его заточении. А пока приходилось насильно расслабляться, успокаиваться и терпеть.
На следующий день Хан стащил фазер у одного из охранников. С этим приобретением шансы на успешный захват корабля повысились практически до абсолютных. Но вот желания так и не появилось. Поэтому, когда доктор зашёл вечером отдать ему сменную одежду, Хан попросил его подождать и выложил на свою кровать и иглу, и жгут, и носки. И фазер – при виде него брови доктора чуть поднялись, так что, видимо, это в его планы не входило.
– Как я и говорил, я безопасен, доктор. Я прошёл проверку?
– Я ожидал, что ты отдашь мне мелочёвку. Но не фазер, – доктор кивнул, снова возвращая себе непроницаемое выражение. Сел на край его кровати, сплетя пальцы рук. Игрушки он не тронул. – Как ты себя чувствуешь?
– Я здоров и полон сил.
Хан сдвигает всё, что выложил, к краю кровати – ближе к доктору – и садится рядом.
– А у вас явные суицидальные наклонности. Не хотите поговорить об этом, доктор?
– Или же я уверен в том, что ты не нападёшь, – он легко игнорирует вопрос. Тянется к тумбочке (она, к слову, привинчена к полу), берёт с неё свинью и ставит себе на колено. – Оставим моменту его лирическую недосказанность.
– Мне просто было интересно, знал ли капитан о вашей небольшой проверке. И я почти уверен, что нет. Не похоже, что он готов так легко рисковать вашей жизнью.
Хан тянет руку к свинье и нажимает на неё. Свинья пищит.
Доктор улыбается. Это сухая, дежурная улыбка. Поглаживает гладко-розовую спинку игрушки и отдаёт её обратно Хану. Поднимается, сгребает с кровати прочие «игрушки», куда более опасные.
– Я вижу, вы подружились. Не буду её забирать.
– Так я прошёл проверку? – Хан спрашивает это уже куда более раздражённо. Столько времени взаперти кого угодно сделают неуравновешенным.
Доктор выпрямляется с фазером в опущенной руке. Скорее всего, фазер просто не влезает в сумку. Рукоять он сжимает неплотно, даже небрежно.
– Скажи мне, Джон, ты сомневаешься в своём состоянии? Оставляешь себе шансы на то, что можешь сейчас вскочить, выбить из моей руки фазер и уже через час захватить этот корабль?
Хан поднимается с кровати, подходит к нему. Теперь фазер практически его – лишь несколько быстрых движений. И Хан улыбается.
– Я ваш пациент, доктор, но я не дурак. Разумеется, я могу хоть сейчас забрать у вас фазер. Я могу захватить ваш корабль. Я могу многое, очень многое, и всё же сейчас стою перед вами, ожидая вердикта. Вот она, – он разводит руки, – правда. Мне это не нужно. Но вы, конечно, можете не поверить мне, продержать меня здесь ещё месяц и посмотреть, как быстро сходят с ума от скуки люди с улучшенным генотипом.
– И ты полагаешь, что для меня твоё состояние не очевидно? – мягко интересуется доктор, приподнимая брови. – Есть регламент, Джон. Я мог выпустить тебя на четвёртый день после первого ряда тестов. Но представь, что в этом случае началось бы. Тот же регламент, однако, приписывает мне не давать тебе никаких предметов. Каждый такой предмет обходится мне в два дополнительных отчёта с полным обоснованием разумности моих действий. Например, твоя свинья.
Он запускает свободную руку в поясной футляр и вынимает оттуда тонкую, потрёпанную книгу. Протягивает ему.
– Это – ещё два отчёта.
Хан смеётся, подходя к нему ближе. Стоит почти вплотную, смотря в зелёные глаза, в которых – потрясающе – ни капли страха.
Он всегда любил смельчаков.
– А во сколько отчётов вам обошёлся фазер, доктор?
– Лучше тебе таких ужасов не знать, спать потом не сможешь. Ну что, берёшь?
– Я беру. – Он мягко вынимает книгу из руки доктора. – И мне уже пора спать, правильно?
С тем, что ему было пора спать, доктор полностью согласился.
На выходе уже сказал:
– Система теперь перенастроена так, чтобы слушаться твоих команд на включение-отключение света. Сам уж решай, когда засыпать.
====== Зачем доктору фантики ======
Комментарий к Зачем доктору фантики свинья, к слову, выглядит примерно вот так: https://pp.userapi.com/c849420/v849420042/d8b0/nIOfkzU009g.jpg
Недавняя модификация дверей лифта позволяла им теперь открываться бесшумно, за что младшие служащие прозвали их «полётом коршуна»; путём восстановления метафорических связей энсин От’ва из отдела культурологии и лингвистики сумела объяснить коммандеру, в чём суть названия.
– Крупная птица, парящая бесшумно, коммандер, – сказала девушка, поверх затемнённых очков глянув на Спока пронзительными ярко-синими, как у всех арагнейцев, глазами. – Пока её тень вас не накроет, вы не будете подозревать об опасности. Так и в случае употребления здесь – пока тень старшего по званию не накроет вас, вы не узнаете, что попали под наказание за нарушение дисциплины.