— Роджер! — Брайан схватил руки парня, который начал отбиваться не пойми от чего, и прижал его к своей груди, боясь, как бы тот не нанес вред себе или не вывел лифт из строя еще больше, продлив время их пребывания в этом чертовом месте.
Парень продолжал дергать ногами, пиная при этом Брайана; он вырывался и закрывал руками лицо, совершенно не узнавая Мэя или не замечая его. Брайан с ужасом пытался удержать Роджера, но тот как будто бы вовсе потерял контроль над собой и вдруг возымел силу, которой не было раньше.
— Роджер! — в панике закричал Брайан, ошарашенный происходящим. — Здесь никого, кроме меня, нет, успокойся! Роджер! — Мэй обхватил ладонями лицо Тейлора, заставив того смотреть прямо перед собой. — Роджер, успокойся. Здесь никого, кроме нас с тобой, нет. Ты слышишь меня?
Роджер схватился за руки Брайана, как утопающий хватался за спасательный круг. У него не было четкого изображения Брайана, и он даже не был уверен в том, что это действительно был Мэй, но голос Брайана прорезался сквозь пелену детских воспоминаний, будто доносился из детской комнаты сквозь дверцу шкафа, и Роджер заорал:
— Помоги мне! Помоги мне!
Никто и никогда не вытаскивал его из этого состояния, и сам Роджер не всегда мог это сделать. Он видел отца, чувствовал его удары, пытался отбиться от них, ощущал каждую застежку ремня, пытался спрятаться в душной кабине лифта, не особо понимая, был он в здании отеля или в своей детской, забиваясь в угол и закрывая руками лицо от нависшей высокой фигуры отца.
Он что-то кричал и умолял отца не трогать его, а затем он снова ощущал цепкую хватку рук Брайана и слышал его голос, и пытался ухватиться за это, чтобы вылезти из этого глубокого ужаса, в котором он тонул с каждой секундой все глубже, словно летел с горы в бескрайний океан. Он задыхался и плевался водой, что волнами затапливала его легкие и не давала дышать.
— Не трогай меня, прошу. Папа, не трогай, папа! — кричал он слабым голосом, словно этот голос принадлежал ребенку, и Роджер как будто не понимал, что сам уже вырос и в таком возрасте мог бы дать отпор отцу.
— Господи, Роджер, — Брайан чувствовал себя абсолютно беспомощным в этой ситуацией, он сам был на грани паники, готовый сделать все, что угодно, лишь бы муки Роджера закончились. — Роджер, это Брайан, твоего отца тут нет, — он сжал руку Роджера в своей, поглаживая его ладонь пальцами, надеясь, что Тейлор перестанет трястись, как в судорогах, — он повторял одни и те же фразы снова и снова, надеясь, что Роджер, в конце концов, сумеет вернуться к реальности.
Роджер слышал громкий голос Брайана, который постепенно стал пробираться сквозь его собственные вопли и ровный холодный тон отца.
— Ты в безопасности, — говорил чей-то родной, чей-то напуганный голос.
— Слушай мои слова, — говорил чей-то знакомый, сдавленный голос.
— Тебя никто не тронет, — говорил он, и Роджер, замечая, как расплывчатая фигура отца, что до этого была освещена ярким светом, постепенно пропадала, и очертания его комнаты растворялись в темноте остановившегося лифта.
Он слышал чей-то уже более тихий голос, что раздавался где-то очень близко к нему, и Роджер, дрожа всем телом, поднес руки к лицу, ощущая, что его щеки были влажными от слез ребенка, который вселялся в него каждый раз, как он видел отца.
В полнейшей темноте Роджер различил очертания Брайана и, схватившись мертвой хваткой в плечи и спину Мэя, он прильнул к нему, уткнувшись лицом в ключицу Брайана, не в состоянии унять дрожь по всему телу. Ему казалось, что если он сейчас отпустит Брайана, то обязательно умрет.
— Не оставляй меня, пожалуйста, — прошептал он очень тихо севшим голосом, — это кажется бредом, но, пожалуйста, говори со мной. Пожалуйста, — добавил он, еще сильнее впиваясь ногтями в тело Брайана.
Роджер уткнулся в его плечо, и Брайан бережно обнял худое тело, гладя парня по голове. В горле застрял ком, ему было физически больно смотреть на Роджера в таком состоянии. Мэй почувствовал волну настоящей ярости на мужчину, который обрек своего собственного сына на все это. Брайан никогда, никогда не понимал, как вообще можно было поднять руку на своего ребенка, и тот факт, что Роджер стал жертвой такого неоправданного и совершенно жуткого насилия, заставлял его сердце болезненно сжиматься.
Брайан на несколько секунд застыл в ужасе, совершенно растерянный. Все темы для разговоров разом вылетели из его головы, и он мысленно огрел себе пощечину, изо всех сил стараясь собраться с мыслями.
— Я могу тебе спеть одну из своих песен, — сказал он спокойным голосом.
— «I see the lights on the street,
Я вижу огни на улице,
They shine so brightly I can’t think
Они так ярко сияют, что я словно ослеп»
Начал он негромко, неуверенный, что это именно то, что было нужно Роджеру, но Роджер молчал.
— «I need to go some other place,
Мне нужно уйти в какое-то другое место,
Somewhere I won’t see familiar face.
Куда-то, где я не увижу знакомое лицо.
Don’t need a drink don’t need a cig,
Мне не нужен алкоголь или сигарета,
Still gonna think of you
Все равно буду думать о тебе»*
Брайан на секунду затих и облегченно выдохнул, заметив, что состояние Роджера не ухудшилось. Тот сидел, как меленький ребенок, вцепившись в Мэя и боясь разжать пальцы.
— Я ее написал почти сразу после нашего разговора в Лондоне. Немного депрессивно, но веселые песни у меня как-то не пишутся, — сказал Брайан, хмыкнув.
— Это красиво, — сказал Роджер, чувствуя, как волнение постепенно уходило.
Он не знал, чем было вызвано такое внезапное прерывание панической атаки, которая обычно испытывала его намного дольше. Роджер, не отпуская Брайана, посмотрел на него задумчивым взглядом.
Свет в лифте стал мелькать, и Роджер, вскинув голову кверху, сказал:
— Кажется, нас скоро выпустят.
Он снова вернул свое внимание Брайану, упершись лбом об его голову. Роджер был патологическим обманщиком и в этот раз пытался обмануть самого себя: прекрасно он знал, что именно послужило причиной того, что впервые за долгое время Роджеру удалось «побороть» отца до того, как Тейлор окончательно потерял контроль, и отец избил его, и кто знает, через сколько смог бы он придти в себя.
— Спасибо.
Он хотел сказать что-то еще, но за лифтом послышались шаги, и прежде чем ремонтники открыли двери, Роджер отпрянул от Брайана, вытерев рукой слезы.
***
На крыше дома, где находился их отель, было тихо; приезжие из других городов разъехались по своим домам, так как близился понедельник, а на крышу так и вовсе никто не заходил, завидев табличку «служебный вход». Брайану не спалось, он несколько часов ворочался в постели, пытаясь избавиться от боли в плече, которая вспыхнула, как всегда, внезапно и без причины. Ему снова казалось, что в него стреляют, что он слышит звук взрывов и криков, что из него рекой хлыщет кровь, и никто не приходит на помощь.
Он резко вскочил, весь запутавшийся в простыне и потный, держась рукой за уже давно зажившее плечо. Он в ужасе всматривался в темноту гостиничного номера, ожидая увидеть там врагов. Но взрывов не было, не было и раны, и афганцев не было тоже. Справа от него, на самом краю кровати, мирно спал Роджер, уткнувшийся лицом в подушку и со свисающей почти до пола рукой. Мысли Брайана на половину были также заняты тем, что произошло с Тейлором вечером, и он печально оглянул силуэт Роджера, который, видимо, только в некоторые часы сна мог приобрести покой.
Он аккуратно поднялся с кровати, стараясь не шуметь и боясь, что она может скрипнуть; Брайан тихо подошел с другой стороны к Роджеру и положил его руку обратно на матрас; Тейлор недовольно дернулся во сне.
Он накинул на себя какую попало одежду и вышел из номера, намереваясь попасть на крышу — все равно в такое время там никто не было.
***
На улице все еще было темно и холодно, в отличии от той ночи, когда они сидели над озером. Небо уже начинало постепенно светлеть, меняя оттенки черного на синий и бледно-розовый, и Брайан в который раз подметил, какими чудесными были небесные краски в Париже, словно вышедшие из-под кисти художника. Ему безумно захотелось взять свою старую-добрую гитару и сидеть, тихо напевая мелодии песен, которые он сам когда-то сочинил.