- А как она относилась к Адель?- полюбопытствовала Виолетта.
- Обычно, – ответил я. – Сказала, что, если она мне нравится, флаг нам в руки.
- А лично они были знакомы?
- Ну, ясное дело. Я познакомил их всего через неделю отношений с Адель. Мама очень просила.
- А сам ты был знаком с родителями Адель?
- Да. И с родителями, и со старшим братом, Фабианом.
Мы помолчали немного, а затем, Виолетта вдруг неуверенно произнесла:
- Слушай, ты говорил, что никогда особо не любил Адель…
- Да я ее вообще не любил, но понял это слишком поздно, – ответил я. – Уже после разрыва, если быть точным.
- А до этого?
- До этого думал, что люблю.
Честно признаться, я не все сказал. Да, после измены Адель я понял, что не испытывал к ней настоящей любви, но какое-то чувство все равно осталось. Это самое чувство ушло, когда я встретил Виолетту. Только она одна смогла вытеснить всех и вся.
- Слушай, – вдруг смутилась моя подруга, – а у вас с Адель что-нибудь…ну… было?
Я расхохотался. Честное слово, это уже – перебор! Конечно, Виолетта может задавать мне любые вопросы, и я отвечу на них правдиво. Просто от нее такие несколько пошлые вопросы… Это уж как-то…
- Эй, что смешного? – удивилась Виолетта.
- Да ничего у меня с ней не было! – выдавил я. – За кого, в конце концов, ты меня принимаешь?!
- Шутка! – фыркнула моя подруга. – Я ведь знаю, что ты – самый благородный на свете человек!
Снова объятия, снова борьба с чувствами, снова самовнушение, снова самообман. И снова ненависть к самому себе. Да, я ненавидел самого себя за свою любовь. За безответную и безнадежную любовь…
- А что же тогда у вас было? – полюбопытствовала Виолетта, отстранившись.
- Ну, как, – пожал я плечами. – Классический случай: прогулки за ручку, поцелуйчики…
- Вы много целовались? – спросила моя подруга с какой-то странной интонацией.
Точнее сказать, эта интонация не была совсем уж странной. Виолетта говорила так же в Риме, когда увидела фотографию Лорны. Что-то необычное появилось в ее голосе. Но что? Этого я даже сейчас не могу понять. Нечто похожее на… ревность. Но ведь не может же Виолетта меня ревновать! Это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Нет, ревность однозначно отпадает. Так, возвращаюсь на землю… Спокойно, Федерико, спокойно! Тьфу ты, господи, я уже сам с собой говорю! Нееет, так дело не пойдет! Нужно взять свои чувства под контроль! Тем более, сейчас моя подруга ждет ответа на свой вопрос. Честного ответа.
- Ну, особой душевной близости у нас никогда не было, – произнес я, несколько смутившись. – И разговаривать было особо не о чем. Поэтому, чтобы не молчать, мы все чаще целовались. Хотя, признаться, инициатором этих поцелуев почти всегда выступала Адель.
- Это как? – опешила Виолетта.
- Да очень просто, – пожал плечами я. – Она либо сама меня целовала, либо вешалась на шею и просила, чтобы я ее поцеловал.
Виолетта скривилась. Интересно, что это с ней? Может, тема ей неприятна? Наверное, я ответил слишком откровенно. А уж после сцены с Леоном и Франческой… Вот, кто меня за язык тянул?! Разболтался тут… А Виолетте, наверное, такие подробности неприятны, в связи со всем пережитым! Однозначно! Ну, да, не ревнует же она меня к моей бывшей!
- Прости, – тихо сказал я. – Тебе эти подробности, наверное, неприятно слушать?
Виолетта помолчала, глядя на меня со странным выражением лица. Мне даже показалось, что в ее голове происходит некая борьба. Хотя, это абсурд… Ну, что там против чего может бороться? Дружеские чувства с сестринскими? Бред! Мне снова мерещится, не пойми что!
Впрочем, Виолетта тут же улыбнулась и весело произнесла:
- Все в порядке, Федо.
Ох! Вот и все. Она подтвердила, что не ревнует меня к Адель. Мне следовало бы испытать облегчение, по всем правилам, но, очевидно, любовь никаким правилам не поддается. Я, по идее, должен был обрадоваться, что не ошибся в чувствах Виолетты, но от чего же так больно?! В груди бушевала адская невыносимая боль… Я уже однажды испытывал подобные ощущения. Во время сцены неудавшегося поцелуя, если быть точным. И сейчас все было так же. В сердце как будто вцепились сотни когтей, разрывая его в клочья. Да, в тот раз, было так же невыносимо больно. Термин «разбитое сердце» – это не метафора. Нет. Это всего лишь отголосок боли.
Но, несмотря на это, я продолжаю любить Виолетту. Каждый кусочек моего истерзанного сердца тянется только к ней… Так больно осознавать, что ей это все не нужно… Очень больно. И умереть хочется… Черт, кажется, я все-таки впустил в свою душу некие ростки надежды, когда гадал, что означает поведение Виолетты. Все! Больше никаких рассуждений на эту тему! Никогда!
- Пора расходиться, Вилу, – решил я. – А то Герман, и правда, рассердится.
- Ой, верно! – спохватилась Виолетта. – Мне пора. Я приду завтра, как только проснусь, хорошо?
- Конечно.
И снова объятия. Это, признаться, нисколько не уменьшило мою боль, а только усилило. Виолетта Кастильо никогда не будет со мной! Для меня, она недостижима, как звезды…
На заднем дворе больше никого не было. Кто-то уже убрал со стола, и моя мама, очевидно, беседовала с Германом в его доме. Я проводил Виолетту до этого самого дома, улыбнулся, помахал рукой и ушел.
Я понимал, что завтра будет не легче. И послезавтра. И даже спустя долгие месяцы я буду добровольно терзать себя. Напрашивается вопрос: зачем это мне. И ответ на него есть только один: я уже не могу без Виолетты. Меня приводит в ужас одна только мысль о разлуке. И, наверное, Герман с Ромальо, называя меня мазохистом, в какой-то степени правы. Из этой ситуации нет выхода. Остается лишь терпеть боль. Но сердце мое греет мысль о том, что все это я делаю ради Виолетты. Она счастлива от того, что я рядом, а ради этого можно терпеть хоть вечность…
====== Глава 27 ======
Несколько последующих дней не отличались особым разнообразием. Мы с Виолеттой все время были вместе, чувствуя себя более уверенно у меня в комнате, а не в доме Кастильо. Каждое утро моя подруга приходила, и каждый вечер я провожал ее.
Прошло пять дней. Не изменилось решительно ничего, включая и мои чувства к Виолетте. Я по-прежнему ненавидел себя за то, что столь сильно и безнадежно влюбился. Через мою голову ежедневно проходили десятки мрачных мыслей. Мне очень хотелось однажды проснуться и понять, что я больше не люблю Виолетту. Но это невозможно. К большому сожалению.
Я продолжал бороться с самим собой, и у меня это, вроде как, даже получалось. Во всяком случае, запрещенных слов и действий пока удавалось избегать. А еще, я старался не думать о странных взглядах и интонациях Виолетты, которые время от времени все же проявлялись. Это происходило, главным образом, когда разговор заходил об Адель или когда мы случайно оказывались слишком близко друг к другу. Теперь я старался не гадать, что выражают эти взгляды, и какие чувства сквозят в этих интонациях. Просто убедил себя в том, что не разбираюсь в людях. Виолетта меня не любит! Все!
Тем не менее, сколько бы я ни убеждал себя, любовь моя от этого не ослабевала. И чувства, которые вспыхивали во мне всякий раз, когда я видел свою подругу, сполна это подтверждали. А как теплело у меня в груди, когда она улыбалась… Ее смех сопровождался музыкой в моем сердце, и это была самая лучшая мелодия на свете. Ну, а про объятия и другой, даже мимолетный, физический контакт я, вообще, молчу.
Короче говоря, я был в безвыходном положении, разрываясь между собственными чувствами и отсутствием взаимности. Мне было сложно контролировать себя рядом с Виолеттой, но, стоило лишь на секунду подумать о разлуке, как сердце отчаянно вопило: «Нет!».
В основном, все, вроде бы, наладилось. Маме, кажется, нравилась новая работа. Впервые, за всю мою жизнь, она не срывала на мне злость по вечерам, и это не могло не радовать. Она много общалась с Германом, почти каждый вечер приглашая его к нам.
Через пять дней наступили выходные. Уже в субботу утром произошло нечто необычное. Вместе с Виолеттой, пришел и Герман. Ну, ладно, это еще куда ни шло. Может, он к маме. Но слова Виолетты, которые она произнесла, переступив порог, – это уж точно ненормально!