Из распахнувшихся дверей поспешно выбежал трактирщик с красным от жара очага лицом. Гостеприимный, как все почтенные хозяева постоялых дворов, радеющие за процветание своего дела, он поклонился так истово, что его дородный стан сложился пополам.
— Господин, я не ожидал столь скорого вашего возвращения! — подобострастно забормотал он, лебезя перед отставным прево. — Чем могу служить вам… и вашей спутнице?
Тристан, усмехнувшись отголоску славы, произведённой его громовым именем, помог Эсмеральде спуститься на землю.
— Приготовь для нас комнату и накорми обедом! — строго указал он. — Да не забудь о козе.
Мэтр Фурнье только теперь заметил козочку. Он был удивлён, если не сказать поражён. Одно дело нищенка, хоть и непонятно, какие отношения связывают её с мессиром л’Эрмитом. Но вот коза! Впрочем, рассудил мэтр Фурнье, его ли дело разбирать причуды власть имущих? Трактирщик, исполняя приказ, пригласил гостей следовать за ним. Чалан, кивая головой, попыталась было проскользнуть за хозяйкой, однако мэтр Фурнье поспешил захлопнуть дверь перед самым козьим носом, преградив доступ внутрь помещения. Обиженная таким отношением Чалан жалобно заблеяла, призывая Эсмеральду. На призыв козочки явился слуга и, взяв за повод лошадь Тристана, поманил:
— Чалан! Эй, Чалан!
Уже вскоре козочка, водворённая в конюшню, угощалась охапкой сена, полностью, таким образом, компенсировав перенесённые лишения. Тем временем молодой оборванец, прятавшийся за углом соседнего дома, покинул наблюдательный пост, во все лопатки припустив во Двор чудес. Когда он, вспотевший, запыхавшийся, ворвался в кабачок «Кабанья голова», переполошив завсегдатаев, воздававших должное содержимому винного погреба, его принял в цепкие объятия Гильбэ Десять су.
— Какого дьявола ты, скотина, мешаешь гулять честным бродягам? — зарычал казначей царства тюнов, сделав страшные глаза. — Разве ты не видишь, что сам король здесь?
— У меня… У меня есть известие для короля! — прохрипел полузадушенный нарушитель, тщетно вырываясь из хватки Гильбэ.
— Неужто прево с отрядом солдат идёт на нас с облавой? — предположил кто-то из посетителей.
Вопрос этот встречен был взрывом громового смеха. В самом деле, облава Двора чудес представлялась совершенно бесполезной затеей, что понимал и прево Пуатье. Внезапность нападения полностью исключалась: у арготинцев по всему городу водились соглядатаи, способные вовремя предупредить об опасности, кроме того, в нищенских кварталах имелось и оружие. Подоспевших солдат встретили бы баррикады из спешно разобранных лачуг, град камней, огонь из самострелов и пищалей. Двор чудес мог держать оборону, отстаивая извечные бродяжьи вольности, он прекратил бы, в конечном итоге, своё существование, но слишком дорогою ценой.
Бродяги хохотали, визжали, хрюкали, точно сытые поросята. Слишком уж напряжена атмосфера в королевстве тюнов! Так замирает всё перед грозой, когда темнеет небо, когда в воздухе повисает зловещая тишина, перемежаемая приближающимися раскатами грома. Почему бы не встряхнуть натянутые нервы, не потешить себя весельем? Один только Себастьян Монгрен развалился на стуле, да угрюмо потягивал вино. Внезапно он схватил недопитый кувшин и со всей силы, накопленной за три десятка лет привольной жизни, грохнул об пол. Посуда раскололась на мелкие черепки, вино растеклось багровой лужей. Приближённые короля Арго мгновенно умолкли, вопросительно глядя на сердитого господина. Единственный глаз Себастьяна пылал бешенством под нахмуренной бровью.
— Довольно драть глотки! — провозгласил владыка нищих, поднимаясь во весь рост. — Пусти-ка этого бездельника, Гильбэ, пусть он скажет мне, с чем явился, и, если его весть придётся не по нраву, я сам вспорю ему брюхо, как тому цыгану. У меня сегодня дурное настроение!
Бедолага, успевший понять, что инициатива наказуема и никаких милостей за сообщение об Эсмеральде ему не видать, весь дрожа, приблизился к королю. Он просипел едва различимо, с трудом ворочая языком:
— Я знаю, где прячется та цыганская краля с козой!
* Чури - цыганский нож с изогнутым лезвием. Каждый цыган должен был сам изготовить себе чури, чтобы никогда с ним не расставаться.
========== Глава 26. Осада ==========
Вечерняя заря, багрянцем заливая небо, плавя отблесками соборные витражи в свинцовых переплётах, цепляясь за шпили и башни, опускалась на Пуатье. Город церквей постепенно угоманивался, переходя от насущных трудов к заслуженному отдыху. Затихала суета и в гостинице под названием «Храбрая лисица». В комнате со светлыми, побеленными известью стенами, сгущались сумерки. Мэтр Фурнье, самолично поднявшись на второй этаж, зажёг свечи и прикрыл ставни. Необычные постояльцы, занятые друг другом, почти не обратили на него внимания, что, впрочем, нимало не обидело почтенного трактирщика. Его ли дело, о чём беседуют бывший прево и цыганка? Мэтр Фурнье, получив от Тристана наказ разбудить его завтра пораньше, удалился, стараясь ступать как можно тише. Королевский кум сидел, облокотившись на изголовье кровати, глядя сверху вниз на укутавшуюся в покрывало Эсмеральду. Побледневшее лицо девушки в обрамлении спутавшихся прядей волос резким пятном выделялось на крашеной кармином подушке.
— Видишь ли, я всё же хочу сделать то, ради чего приехал в Пуатье. Возможно, тебе покажется забавным, что дьявол л’Эрмит, прево-вешатель собрался к священнику, — Тристан привычно осклабился, показав зубы, но на сей раз его улыбка получилась вымученной, жалкой. — С той поры, как я повстречал калабрийского старца, меня словно тянет к ним, а о проповедях брата Фрадэна из Нотр-Дам-ля-Гранд говорят далеко за пределами Пуатье. Я хочу послушать его. Мне так спокойнее.
Эсмеральда вскинула на него удивлённый взор, чёрные ресницы распахнулись подобно взмаху крыльев бабочки-траурницы. Никогда прежде её суровый господин не говорил с ней ни о чём подобном. Он, заточавший в клетки служителей церкви, нынче стремится слушать их речи? Он, смелейший из смелых, робеет перед неведомым, совсем как она? Цыганка поняла, что гложет её сурового друга, зачем ему успокаивать себя проповедями священника.
— Вы чего-то боитесь, мессир? Вы, храбрейший из мужчин Франции? — воскликнула Эсмеральда, приподнявшись на разворошённой постели. — Это я, жалкая бродяжка, живу отныне в постоянном страхе, пугаюсь и грома небесного, и людей, я не могу вернуться к прошлому — оно отвергло меня. Могла ли я подумать, что и вас пугает прошлая жизнь?
Тристан тяжело вздохнул. По его лицу, жестокостью черт нагонявшему на жертв смертельную тоску, пробежала судорога, крепко сжатые зубы скрипнули. Девушка неотрывно смотрела на него, следила за его движениями. Тристан поднялся, нависая над ней, и угловатая тень его качнулась на стене.
— Пугает, но иначе, нежели тебя. До встречи с тобой я готов был держать ответ хоть перед самим Господом Богом, я мчался по жизни сквозь пламя и дым как ошалевший нетопырь. Я творил страшные вещи, Эсмеральда, и не сожалел ни о чём. В ту ночь на Гревской площади я словно прозрел и ужаснулся. Но я продолжал служить своему господину, поскольку долг превыше всего. Лишь старец Франциск знал, что во мне не стало прежнего радения. Отныне службе прево пришёл конец и теперь Ансело де Везюр, мой преемник, водит по лесам моих людей, — Тристан покачал головой и добавил задумчиво. — А, может статься, Карл Восьмой не столь мнителен, как отец, и не гоняет стражу с дозором по окрестностям денно и нощно. И, кроме того, я…
Королевский кум осёкся, судорожно сглотнул. Он присел на кровать, жалобно скрипнувшую под тяжестью его приземистого тела, опустил дрогнувшую руку на девичье плечо. Эсмеральда сжалась, словно бы эта загрубевшая мужская ладонь давила, прижимала её к постели. Но почему-то ей в то же время не хотелось, чтобы Тристан убрал руку.
— Само небо посылает мне тебя, — продолжал он, и глаза его засветились лаской, какую ещё никто никогда не видел у этого прокалённого битвами человека. — С тобой я чувствую, что не такой уж и пропащий. Знаешь, твоя ладанка всё ещё со мной!