— ТРАНДУИЛ! — перебил Короля возмущённый голос Барда, но тот лишь звонко рассмеялся.
— Что? — невинно изогнул бровь Трандуил.
— Ненавижу тебя! — прошипел Леголас сквозь плотно сжатые зубы, поверженно рухнув на шёлк скомканных простыней. Юноша брыкался и лягался, как необъезженный жеребец, пытаясь вырваться из железной хватки отца (пустая трата сил и энергии, но принц был в бешенстве), матерясь и проклиная его на всех языках Арды.
— Я рад, что деньги, которые я потратил на твоё образование, не были выброшены на ветер, эльфёнок, — Трандуил намотал золотые волосы на кулак и резко потянул на себя, заставляя Леголаса оторвать голову от подушки и встретиться с ним взглядом в отражении зеркала. — Но всё это я уже слышал. Ты так предсказуем, любовь моя.
Сердце Барда дрогнуло в тот момент, когда он увидел в зеркале перекошенное от ярости окровавленное лицо Леголаса. Отец троих детей уже открыл было рот, чтобы встать на защиту шального эльфа, когда Трандуил снова продолжил распекать юношу.
— Леголас, если ты меня так сильно ненавидишь, — начал он, рассеяно лаская кончиками пальцев молочно-белую кожу, переливавшуюся в тусклом свете свечей, как россыпь бриллиантов, — то почему я до сих пор жив, драгоценность моя? Тебе следовало бы убить меня давным-давно и делу конец, — длинные пальцы скользили по скуле сына, по его губам, стирая капельки крови и слюны. Прикосновение было таким нежным, таким трогательным, что все прочие «проявления нежности» на его фоне выглядели донельзя жестокими. — Ах, да… Ты же жить без меня не можешь, не так ли? Кто ещё станет претворять твои безумные извращения в жизнь, потакать твоим бесконечным капризам, терпеть твои дикие выходки… Любовь — это слабость, Леголас. Так было всегда и так будет во веки веков.
С каждым жестоким словом он сжимал кулак крепче. Видят Валар, Леголасу потребовалась вся сила воли, чтобы не заорать от боли, не начать биться в агонии в железной хватке Трандуила, не вцепиться зубами в эту проклятую руку и не показать, какую боль ему причинили ледяные слова.
— Я ненавижу тебя! — прорычал Леголас, совершенно позабыв о том, что они в этих стенах не одни. — Тебя и всё, что с тобой связано!
— И мы снова вернулись к тому, с чего начали. Но это не имеет никакого значения, потому как мне ровным счётом всё равно! Стой. Смирно.
С этими словами Король поднялся с кровати, оставив Леголаса стоять на четвереньках, и, к удивлению Барда, принц не шелохнулся.
— Прекрасное, но вздорное создание, — вздохнул Трандуил, нежно обняв Барда за талию.
— Да, — Бард не мог не согласиться с заявлением Короля. Прекрасное было явным преуменьшением, когда речь шла о сыне Трандуила. Это была одна из самых красивых «достопримечательностей» дворца Его Величества. Причудливые тени танцевали на молочной коже, длинные золотые волосы стекали по спине и плечам, а идеальные ягодицы были достойны того, чтобы быть увековечены в мраморе. Он уже грезил наяву о том, как его член будет исчезать между этими розовыми половинками, практически видел, как Леголас будет корчиться под ним на шелках и подушках, толкаясь бёдрами назад, чтобы насадиться на его естество.
Его выдал предательский вздох, сорвавшийся с искусанных губ.
Две идентичные пары глаз встретились с обсидиановыми угольками в отражении зеркала, а на одинаковых губах расцвела до безумия красивая улыбка. Но это уже не имело никакого значения. Глупо было отрицать очевидное. Хотел Бард того или нет, но он уже давно попал под заклятие, которое наложили на него эти прекрасные и пугающие создания, запутался в паутине греха, которую два паука сплелили вокруг него. Он желал всё, что они могли ему предложить, даже если это означало стать свидетелем и соучастником насилия, которому, как он наивно полагал, не было места там, где цвела любовь.
— Тебе понравится, — словно прочитав его мысли, спокойно заметил Король. — Ты ведь возжелал моего преступно прекрасного сына с первого взгляда.
Бард резко выдохнул, потому как это было чистой правдой. Тогда ещё нищий лучник частенько ловил себя на том, что пялится на бессмертных существ, наивно полагая, что его никто не видит. Сколько ночей он провёл снедаемый бессонницей, представляя бессмертное преступно прекрасное дитя Илуватара на шёлковых простынях, гадая, какова наощупь кожа цвета слоновой кости, фантазируя, как бы это чистое существо реагировало на его грубые прикосновения и страстные поцелуи. Но он никогда не осмелился бы. Эльфы были прекрасны и загадочны, как огнедышащие твари, созданные Мелькором, и столь же опасны.
— Не терзайся сомнениями, Король Дейла. Просто возьми то, что я предлагаю тебе от чистого сердца. Прими мой дар, — предложил Трандуил со щедрой улыбкой и дьявольским блеском в глазах и указал на застывшее тело, красотой не уступавшее цельному куску мрамора. Мягкие губы коснулись затылка Барда, заставляя мужчину вторить им стонами, сильные пальцы оглаживали пульсирующую эрекцию, заставляя путаться мысли, а хриплый голос без конца шептал грязные и вульгарные вещи на ухо, заставляя заветные фантазии оживать. — Позволь своим фантазиям стать реальностью. Я подарю тебе их и даже больше.
Честно говоря, Бард уже и не знал, собирался ли он преследовать свои возвышенные, почти целомудренные фантазии или же склонялся к тому, чтобы воплотить в жизнь безумную и распутную фантазию, навязанную ему эльфами. Вкрадчивый тихий шёпот был подобен лёгкому летнему ветерку, пробивавшемуся сквозь полог листьев заколдованного леса, и с такой же лёгкостью разбивавшему вдребезги все наивные фантазии человека, заставляя их исчезать в ночи. Бард тяжело вздохнул и на мгновение закрыл глаза. Божественные ароматы терпкого дерева, пчелиного воска и неведомых цветов ударили в нос, но были среди этой какофонии запахов те, что заставляли сердце срываться в галоп. Уникальный, ни на что непохожий запах висел в воздухе, подавляя все прочие. Он проникал в кровь, словно яд, стремительно растекаясь по венам с каждым новым вздохом, с каждым едва уловимым движением чувственных пальцев, с каждым словом, произнесённым шёпотом. Сладость фиалок и упоительная чистота ландышей, тяжёлые ноты пачули и тонкие ноты влажного мха. То был запах Трандуила, то был запах Леголаса. Они сливались воедино, образуя неповторимый, чарующий, удивительным образом дополняющий друг друга аромат. Но лишь сейчас на пике страсти, когда верхние ноты испарились, Бард смог различить ноту сердца, которую прежде не чувствовал — опьяняющий и пугающе притягательный аромат зелёной листвы после отгремевшей грозы.
Бард не мог объяснить, откуда в его голове взялись все эти образы, которые изначально казались такими неправильными, а теперь стояли перед глазами: то, как эти двое впивались в губы друг друга, деля одно дыхание на двоих, пока в их лёгких не заканчивался воздух; то, как эти тонкие пальцы в благоговении изучали каждый сантиметр кожи цвета слоновой кости, — поначалу с восхищением и робостью первооткрывателя, а спустя мгновение с остервенением и жестокостью диких зверей, — клеймя кровавыми царапинами и багровыми синяками. Трандуил и Леголас занимались любовью так, как будто для них не было завтра, как будто они были не влюблёнными, а злейшими врагами, как будто они сами не могли решить, хотели ли они перегрызть друг другу глотку или же затрахать до смерти. Когда Бард представлял этих двоих вместе, то Король неизменно одерживал верх над своим красивым сыном, имея его всеми мыслимыми и немыслимыми способами, пока Леголас не падал в изнеможении на белоснежные простыни, заходясь предсмертными хрипами. Но даже тогда Трандуил продолжал предъявлять своё первоочерёдное право на самое чистое и развратное существо, когда-либо ступавшее по смертным землям.
Бард заворожено сделал шаг по направлению к кровати, движимый желанием сделать с сыном Лесного Короля всё то, что рисовало ему воображение, трахнуть его, грубо и беспощадно, заставить рассыпаться под ним на части и умолять о пощаде, укротить этого дикого жеребца, пока они оба не рухнут в изнеможении, покрытые солёным потом и горькой спермой.