Надеюсь, сейчас вам станет так же страшно, как было тогда нам... И скажу сразу, испугаетесь вы не зря. Дом находился в одном из самых бедных районов города. Говорят, в двадцатых он считался красивейшим в округе; сейчас ставни отвалились, крыльцо покосилось, от малейшего дуновения ветра осыпается краска, серая, когда-то, наверное, бывшая белоснежной. Три этажа, двухскатная крыша, трубы, мансардные окна, балконы. Ныне такие дома не строят... Доживший до глубокой старости особняк.
Жалкое зрелище. Хотя первые хозяева наверняка очень им гордились! Я представил, как расстроились бы они, увидев свое жилище в нынешнем состоянии. Но это неважно, потому что эти люди давно мертвы. Ничего не важно, кроме страшной, доносившейся из дома вони.
Итак, мы приехали к тому дому. Нас было трое: мой помощник, доктор и я. Выбравшись из полицейской машины, мы разглядывали мрачную громаду. На крыльце соседнего здания лучи догорающего солнца вырисовывали силуэты людей. На подъездной дорожке трава торчала чуть ли не по пояс. Солнце село, и неухоженный дворик мгновенно проглотила темнота. Достав карманные фонарики, мы стали подниматься по ветхим ступенькам. Неосторожное движение — и ноги переломаешь! Лучи фонариков ярко осветили поседевший от грязи и пыли витраж. Наконец я нащупал кнопку звонка. От невыразительной трели ни эха, ни отзвука.
Никакого шевеления. Похоже, никто не спешил открывать нам дверь. Затаив дыхание, мы стали ждать.
— И что теперь? — взволнованно спросил мой помощник.
— Подожди, здешние жители не привыкли торопиться, — отозвался я. — А может, их нет дома.
— Тут живет только одна старуха, — проговорил доктор.
— Что?
— Восьмидесятилетняя старуха, ее зовут Агнес.
— Может, она спит?
— Прекратите, вы ведь так всерьез не думаете!..
Помощник снова нажал на кнопку звонка.
В этом городе я совсем недавно: едва не задохнувшись в тисках мегаполиса, решил перевезти семью в провинцию. Нам всем нужен покой, конфликты с местными жителями совершенно ни к чему.
Некоторые думают, будто я понапрасну беспокою немощную старуху; с другой стороны, запах, конечно, отвратительный. Гамбургер с жареным картофелем стал подниматься у меня к горлу... За несколько дней в участок звонило столько людей — игнорировать их жалобы больше нельзя.
— Ладно, ребята, заходим!
Я повернул круглую ручку. Закрыто. Небольшое усилие — и дверь поддалась, будто была не деревянной, а картонной. Ни треска, ни других резких звуков. От малейшего усилия к ногам падала труха.
— Есть здесь кто-нибудь? — позвал я.
Тишина.
Переглянувшись, мы вошли в холл. Кромешная тьма, мерзкий запах еще сильнее.
Яркие лучи фонариков шарили по обвитым паутиной стенам. Овальный холл, дальше направо гостиная. Думаю, когда-то это был просторный, светлый зал, а сейчас комната завалена стопками газет высотой чуть ли не два метра. Получилось нечто вроде коридора, по которому может свободно пройти лишь один человек.
— Вот, наверное, в чем дело, — проговорил я. — Старые газеты гниют. Запах плесени.
— Вы же не думаете, что это плесень, — перебил доктор.
Полукруглый, похожий на пещеру коридор, очередная комната.
— Есть здесь кто-нибудь?
Старый рояль в сетях паутины, вокруг стопки газет.
— Ну и запасы! Мои старики тоже не разрешают ничего выбрасывать... — Голос моего помощника задрожал, а в следующую секунду его вырывало на грязный, десятилетиями не мытый пол.
Проявляя методичность, мы осматривали одну комнату за другой, даже на чердак заглянули. Газеты, газеты, газеты. Причем рассортированные по годам: в одной комнате — 1929-й и 1936-й, в другой — 1942-й и 1958-й. Самой приличной оказалась спальня на втором этаже; здесь было больше порядка.