Она ест нежные пончики, запивает чаем, облизывает губы и ему очень сложно подавить улыбку, глядя на неё. Что они с ним делают? Он скоро котятам начнет умиляться.
— Теперь, надеюсь, вы оставите меня ненадолго в покое? — спрашивает он, когда она, закончив пить чай, встает и берет сумку.
— Вам же самому это нравится, — заявляет она, — я вижу.
— Что мне нравится? — обманчиво мягко спрашивает он, полагая, что сейчас Грейнджер все-таки нарвется.
— Уроки. Ведь вам тоже интересно! — говорит она, пожимая плечами. — Вы же сами видите, какие перспективы это открывает! Правда же?
— Грейнджер, вы должны меня если не ненавидеть, то очень сильно не любить, и я никак не могу понять, с чего вы так изменили отношение. Понятно — Поттер, он блаженный, Уизли наплевать, если его не трогают. Но вы…
— Мы с вами похожи, — говорит она, — мне так кажется.
— Мерлин, чем? — восклицает он.
— Мы… — она серьезно обдумывает ответ, — мы все время пытаемся казаться кем-то другим, не тем, кем мы являемся.
Он замирает в немом удивлении.
— Я еще на шестом курсе заметила, что вы как бы играете, а потом, после победы, когда узнала, что вы двойной агент, все думала и думала об этом.
— Черт с ним, с моим темным прошлым. Вы-то всегда были честны и прямолинейны, иногда даже слишком.
— Да нет же! — она снова бросает сумку и садится за стол. — Мне, конечно, нравилось и нравится учиться, но знаете, мне очень хотелось, чтобы меня этот мир принял, очень хотелось найти друзей. Я сперва думала, что если я буду самой лучшей ученицей, то завоюю авторитет, но оказалось все не так! А потом я боялась, что мальчишки перестанут со мной дружить. Я не знала еще — какой Гарри, а потом… потом репутация стала меня опережать, — она поднимает на него глаза. — А теперь, я говорила: я запуталась окончательно. Как и вы.
— Я не запутался! — возражает он.
— Да? — в этом коротком вопросе явственно слышен сарказм.
— Все, Грейнджер, время позднее, идите, — и он торопливо выставляет ее из класса, пока не начал оправдываться. Кто она такая, чтобы он доказывал ей обратное, чтобы находил аргументы за то, что они совершенно не похожи!
Он злится. Он злится, ложась спать и на следующее утро, злится весь день, потому что помимо своей воли все время ведет внутренний диалог с Грейнджер. Он не собирается искать доказательства их несхожести, но ищет, собирает их, разве что список не составляет.
И на следующем их уроке, после того, как занятие окончено, и они пьют чай, он по пунктам объясняет ей, что между ними нет ничего общего, а она улыбается и говорит, что тоже любит составлять списки.
— Грейнджер, вы доведете меня до греха. Однажды я вас придушу без всякой магии, — обещает он ей, но видимо, не совсем искренне, потому что она пожимает плечами и улыбается.
— Нам надо в Хогсмид,— она тычет пальцем в их план работы, — у нас точно не хватит компонентов, так ведь?
— Нам надо? — усмехается он. — И не мечтайте. Я сам закуплю все необходимое, а вы пойдете в деревню с вашими друзьями и будете наслаждаться общением и… и чем там еще положено наслаждаться в вашем возрасте?
— Можно подумать, вы и правда старше меня на сто лет, — говорит она, собирая сумку, — вам всего… — она задумывается, — вам же нет и сорока?
— Я вам гожусь в отцы, а с учетом пережитого — в деды.
— Я тоже пережила немало, так что — нет, не годитесь, — заявляет она, — и знаете, — она на всякий случай отходит к двери, — иногда мужчины ведут себя как дети, так что вот это: «гожусь в отцы» — полная ерунда! — и сбегает, оставляя его без возможности ответить или дать подзатыльник.
Дни до слушания в Визенгамоте пролетают на удивление быстро. Накануне Северус и Минерва перекраивают расписание уроков: заседание назначено на двенадцать.
— Северус, — сообщает Минерва, когда они встречаются в холле, чтобы вместе добраться до барьера, — мы ждем мисс Грейнджер, её тоже вызвали вчера, — она качает головой, выказывая свое неодобрение.
— Грейнджер?
Вот только Грейнджер в суде ему и не хватало!
На улице завывает вьюга, и они все втроём с трудом добираются до барьера, аппарируют. В Лондоне ни намека на метель, только редкие снежинки, кружась, оседают на их мантии.
Они опускаются в Министерство, с трудом поместившись в телефонной кабине, проходят все необходимые процедуры и наконец-то спускаются к залу суда.
— Все будет хорошо, — в сотый раз повторяет Минерва и Северусу кажется, что она успокаивает скорее саму себя, чем его. До заседания еще пять минут и они тянутся невыносимо долго. Северус меряет шагами коридор, не желая смотреть в сторону Минервы и Грейнджер. Они обе стоят, тихо переговариваются и словно не замечают его. Он думает, что ужаснее — если его все же засадят в тюрьму, или что при всех будут копаться в его жизни? Ответ ему предстоит узнать.
Раздается топот, по коридору к ним несутся Поттер и Уизли.
— Мерлин, что вы тут делаете? — вопрос риторический, уж раз вызвали Грейнджер, то и без Поттера с Уизли не обойдется.
— Вы не представляете, сэр, как нам надоело сюда таскаться, уф-ф, — отвечает Поттер, замечает Гермиону и бежит обниматься с ней. Уизли с ухмылкой дожидается своей очереди, потом легко подхватывает Грейнджер на руки и кружит ее.
— Мистер Уизли, вы в здании Министерства! Прекратите немедленно! — шипит взвинченная Минерва. — Мисс Грейнджер!
— Простите, — извиняется Грейнджер и искоса бросает взгляд на него. Он равнодушно хмыкает и отворачивается.
Двери распахиваются, и они проходят в зал. Северус садится в кресло, холодея от мысли, что цепи сейчас обовьют его руки, но пока они висят и Северус старается скрыть тревогу под маской безразличия. Минерва и трио усаживаются чуть сбоку, куда им показывает секретарь, ведущий записи.
Зал специально освещен так, чтобы нагнать побольше страха, чтобы сидящий на кресле обвиняемого не четко видел лица тех, кто его судит. Северус пытается разглядеть, где сидит Кингсли, но безрезультатно. Все это действует на нервы, Северус делает глубокий вдох и прибегает к окклюменции — на всякий случай.
Секретарь начинает нудно зачитывать бумагу, он читает долго и невнятно, вскоре Северус теряет нить и переводит взгляд на Грейнджер. Она ободряюще улыбается ему. Все бы ничего, если бы при этом ее руку так истово не сжимал Уизли.
— Итак, Северус Снейп, клянетесь ли вы говорить правду?
— Клянусь, — отвечает он хрипло.
— Когда вы вступили в ряды сторонников Тома Риддла, взявшего себе имя Волдеморт?
— На седьмом курсе обучения, это был, кажется, 1978 год, январь.
— Вы сделали это по своей воле или по принуждению?
— К чему эти вопросы? — взвивается он, — то дело было рассмотрено давным давно и…
— Не вам решать, что имеет значение, — спокойно говорит председатель, а цепи предупреждающе звякают.
— Я вступил по своей воле и потому, что был болваном. Волдеморт тогда не орал на каждом углу, что маглорожденных надо убивать, знаете ли. Он обещал, что чистокровные и полукровки будут иметь возможность проявить себя, ну и… И я решил, что это неплохой вариант для построения карьеры.
Он, конечно, немного лукавит, но как можно объяснить другим, что тогда руководило семнадцатилетним юнцом, обиженным на весь свет?
— Вы, по показаниям, которые были даны Альбусом Дамблдором, полностью раскаялись и согласились быть двойным агентом?
— Да, это так.
— Есть ли у вас доказательства, которые свидетельствовали бы о том, что вы искренне были преданы делу борьбы с Томом Риддлом или Волдемортом, что вы не стали его ярым сторонником и не помогали ему вполне искренне? Чем вы можете доказать, что снова не переметнулись на темную сторону?
Он молчит. Чем он может доказать? Если бы умер, вопросов бы и не было, но он остался жив и, видимо, зря.
— Деятельность двойного агента, — желчно проговаривает он, — подразумевает, что нет никаких письменных договоров, нет писем, нет записок, нет ничего, что могло бы агента рассекретить. О моей деятельности знал только Альбус Дамблдор, я выполнял его распоряжения. Никто больше не был посвящен в это все.