- Мало ли здесь работорговцев! - сказал молодой хозяин. - И что бы мы без них делали, скажи на милость? Откуда бы брали всю прислугу и работников, а, братец?
Калликсен промолчал. Ему было мучительно это молчание - как всегда, когда он чувствовал свою правоту, а возразить на разумные доводы никак не мог.
- У меня в доме служат две девушки-коринфянки, и старый опытный конюх из Мегары, - продолжил Хилон. - Мы купили их недавно в городе, это не приданое жены, и мы с Алексией очень ими довольны.
- Ты добрый хозяин, - сказал Калликсен, взглянув на брата и тут же опустив глаза. - И твоя жена добрая госпожа. Но сколько есть людей гораздо хуже!
Хилон нагнулся к брату и пожал его локоть.
- Везде есть плохие люди, мой дорогой Калликсен. Это в человеческой природе, как сказал бы наш с тобой брат-философ!
Калликсен резко встал.
- Аристодем бы так не сказал!..
Хилон смотрел на него из своего кресла с искренним изумлением.
Юный моряк, повертев в руках свой пустой кубок, поставил его на стол.
- Прости, я опять не сдержался. Мне пора, я пойду, - Калликсен быстро направился к двери, но в этот раз старший брат оказался проворнее. Он настиг его и перехватил юношу за плечи.
- Куда тебе пора? Куда ты побежал?..
Калликсен дернулся, но брат был сильнее, хотя не таскал месяцами ящики и не тянул корабельные канаты.
- Я со своим афинским гостеприимством так противен тебе, что ты хочешь сбежать, едва переступил порог? Останься хоть на вечер и на ночь, у меня будут гости, умные и славные люди, - Хилон улыбнулся, по-прежнему крепко держа Калликсена за плечи.
Это была забота и любовь. Калликсен устыдился себя.
- Конечно, я останусь! - сказал он.
Брат снова усадил его в кресло.
- Ты опять не закончил, - напомнил он, улыбаясь.
Калликсен хотел рассказать еще про спартанцев, проданных Стасием, - и про того самого атлета, на котором его покровитель зарабатывал, по-видимому, нечестным образом. Но опять не знал, как про это заговорить. Не сочтет ли его брат и такую историю совершенно обыденной?
“Мать так не думает, а ведь она живет в Афинах гораздо дольше Хилона!” - подумалось юноше. Но ведь мать женщина! Они рассуждают совершенно иначе, нежели мужчины!
- Этот киренеянин продал недавно в Марафон спартанцев, - наконец сказал Калликсен. - Одного из них хозяин выставляет на марафонских играх в честь Геракла…
Хилон стал серьезным, как тогда, когда брат напомнил ему про письмо Аристодема.
- Да, я знаю эту историю. Случается и так, как видишь!
Хотя бы теперь не насмешничал. Но Калликсен не знал, что прибавить к своим словам, и потому замолчал, чтобы послушать о домашних делах брата. Однако юноша отчего-то чувствовал, что история спартанцев еще далеко не закончена… и что он сам, Калликсен, сын Пифона, сопричастен ей.
Один из троих гостей, которых пригласил к себе Хилон этим вечером, смог рассказать о лаконском атлете гораздо больше брата. Калликсен спросил об этом рабе вскоре после начала ужина: почему-то чувствуя, что обязан это сделать.
- Этот раб теперь знаменитость Марафона! В Афинах теперь завидуют марафонцам, которые узнают новости гораздо скорее! - сказал гость Хилона. - Сам Гермодор, гордость афинских художников, уехал ваять с него статую героя… и говорят, это будет великая статуя.
Он взглянул на Калликсена.
- Надеюсь, ты увидишь ее вместе с нами, юный Язон! Гермодора заставят выставить эту работу, даже если он не намеревался, - усмехнулся афинский ценитель изящного. - Слишком долго он со своим спартанцем будоражит наши умы!
- А как имя этого спартанца? Никто не знает? - спросил юноша, ловивший каждое слово.
Хилон при этом вопросе неожиданно тоже насторожился и прищурился, глядя на гостя. Но Калликсен на брата не смотрел.
- Его зовут Ликандр, сын Архелая, - сказал афинянин. Он усмехнулся. - А что, ты с ним знаком?
Калликсен мотнул головой. Это имя ничего ему не сказало, и юноша почувствовал облегчение. Но совершенно успокоиться не мог.
- Что же это значит, - прошептал брат Аристодема едва слышно.
Другой брат Аристодема при звуке имени спартанца застыл на своем ложе.
- Афина Паллада, - прошептал Хилон, холодея. Он никак не мог подумать, что…
Кубок с вином накренился в его руках, и темный напиток богов пролился на белый хитон.
Вскрикнув, хозяин вскочил и попытался смахнуть капли вина с платья; но было уже поздно. Гости быстро встали, пытаясь рассмотреть, что случилось, и выражая сочувствие.
- Ничего страшного… Но теперь придется переодеться, - рассмеялся Хилон. - Подождите меня, друзья!
Хозяин быстро покинул комнату. Его проводили выражениями сожаления, улыбками и благодарностями за прекрасный вечер.
Хилон отсутствовал несколько дольше, чем позволяли приличия, - но его отсутствие никого не насторожило. Вернувшись и опять опустившись на ложе, он принял новые искренние любезности от гостей.
Хилон посмотрел из-под ресниц на брата: кажется, мальчишка ничего не понял. И очень хорошо. Хилон за прошедшее небольшое время успел решить, как ему действовать.
========== Глава 58 ==========
Поликсена совершенно перестала надеяться на возвращение мужа. Ей все еще казалось, что он жив… и странное дело: чем больше проходило времени, тем более усиливалось это чувство. Но надежда на воссоединение с Ликандром слабела.
- Мне кажется, что мой муж стал чем-то не для меня одной… что он совершил что-то для всех греков! - сказала она однажды великой царице, когда гостила во дворце со своим сыном. Поликсена, оставленная всеми влиятельными мужчинами, которые о ней заботились, и Нитетис, которой царь царей тоже теперь уделял мало внимания, опять проводили вместе много времени.
- Мой муж больше не мой, Нитетис! - сказала Поликсена. - И если он, каким-то путем, вернется ко мне, я разделю его славу: и, может быть, это окажется дурная слава.
Поликсена утирала слезы. Она оставалась здоровой и крепкой, и здоровым и крепким подрастал их с Ликандром сын - но у нее болело сердце от чувств, которые не находили выхода.
- Что бы это значило, госпожа? Как ты думаешь?..
Нитетис прижала эллинку к себе. Они были вдвоем в спальне великой царицы - которая, как все женские покои в саисском дворце, сейчас принадлежала Нитетис безраздельно.
- Во всем, что происходит, воля богов, не забывай, - сказала царица. - Вас учат думать так, но не учат чувствовать и действовать с этим осознанием. Эллины слишком часто ведут себя так, будто они сами себе хозяева! - изумленно рассмеялась египтянка.
Поликсена посмотрела ей в лицо с таким же изумлением.
- А так не может быть?
- Конечно, нет, - ответила жрица матери богов. - Ваша греческая свобода, которой вы так дорожите, - не более, чем дарованная вам возможность испытать себя и исполнить ваше предназначение! Если вы в руке богов или единого бога… никакой свободы быть не может.
- Это должно быть так, - тихо сказала ученица Пифагора. - И это не может быть так!
Она обняла руками колени и положила на них голову, отказываясь биться над этим противоречием. Сам Пифагор бы его не разрешил.
- Как ты думаешь, где мой муж?
Нитетис покачала головой.
- Если он вправду жив… то, скорее всего, в плену.
Поликсена закусила губу, понимая, что царица смягчила смысл своего ответа. “В плену” могло означать только рабство. Если Ликандр не лишил себя жизни от позора… нет, боги не могут быть так жестоки!
Она вдруг вскочила на ноги и прошлась по комнате, пиная раскиданные по ковру пурпурные подушки и сжимая кулаки.
- Я теперь поверила в бога персов, единого и величайшего! - воскликнула эллинка.
Дочь Априя подалась к подруге.
- Почему?..
- Потому что только величайший бог может допускать такое, - дрожащим голосом сказала Поликсена. - Только тот, для кого наши жизни и судьбы пустяк, может уничтожать нас тысячами и столь многих обрекать на муки…