Ее брат был слишком замечателен и слишком храбр, чтобы долго оставаться под пятой у Дария, как Уджагорресент!
Вечером Поликсена, хорошенько все обдумав, рассказала мужу о персах. Как она и ждала, Аристодем ужасно взволновался: вначале гневно упрекнул ее, что она скрыла такое важное происшествие. Несомненно, он испытал еще большую неприязнь к ионийцам, которым она доверяла больше, чем своему супругу! Но Поликсена достаточно хорошо знала Аристодема, чтобы понимать, что он не станет сердиться долго: накинувшись на эту новую задачу для своего неустающего афинского ума.
- За этим может стоять кто и что угодно, как случайность, так и умысел! - воскликнул Аристодем, меряя широкими шагами ойкос. Время от времени он посматривал на статуэтку Нейт. - Говоришь, персы никого не тронули в деревне, только забрали пшеницу из амбара и десяток гусей? Где это видано, чтобы так нападали! Им наверняка нужно было что-то другое!..
- Если даже и другое, почему именно я? - возразила Поликсена. - И почему тогда они так скоро ушли, и не обыскали каждый дом?
Она помолчала и прибавила:
- Разбойники могли не забрать все подчистую потому, что думали о прокорме поселян. Здесь ведь немало персов живет постоянно! И у них есть свои понятия… страх перед своей совестью.
Аристодем прошелся по комнате. Потом положил руку на столик, так что она почти касалась холодной золотой Нейт, и спросил:
- А если нет, и персам была нужна ты или твоя смерть, кто бы ни послал их? А египтяне, которые охраняли тебя?..
Некоторое время в ойкосе было слышно только потрескивание пламени.
Потом жена ответила:
- Сейчас нам все равно не узнать этого, и еще потому… потому, что даже если пославший их очень умен, исполнители приказа могли оказаться бестолковы. Бестолковость людей часто мешает понять их планы больше, чем слаженность и разумность действий.
Однако в Навкратисе Поликсене словно бы ничего уже не грозило: и, как бы то ни было, ей оставалось только дождаться родов. Когда пришел час, она села на родильный стул, и позвала египетского лекаря, с которым советовалась во все время беременности.
Вначале Поликсена хотела попросить, чтобы рядом с ней поставили статуэтку Нейт, как египетские роженицы вверяли себя богине Таурт. Но потом поняла, что врачу не стоит видеть эту Нейт. Хотя великая царица опять вернулась в Саис и взяла в свои руки власть над дворцом и главным храмом, эллинка подозревала, что изображение ее в виде Нейт - деяние, которое мало кто решится повторить.
Несмотря ни на что, коринфянка почти не боялась. Она знала, что еще здорова и крепка, и стала выносливей, чем в девичестве: хотя беременность ослабила ее, все пережитое придало ей сил!
Аристодем очень волновался, особенно потому, что лекарь-египтянин сразу же выгнал его за дверь спальни. Хозяин только видел, как суетятся служанки, входя и выходя: Мекет, новая рабыня жены, зашла и уже больше не появлялась. Несмотря на то, что египетская девчонка была трусовата, присутствие при родах госпожи ее не испугало.
Все кончилось очень быстро - еще быстрее, чем рассчитывал афинянин. Жена почти не стонала: и вскоре из-за двери комнаты роженицы раздался детский крик.
Даже не крик, а писк!
Аристодем бросился в спальню.
Поликсена уже лежала в кровати, а нянька-египтянка с улыбкой вытирала ребенка, которого только что окунули в ванночку, льняной простыней. Аристодем увидел светлый пушок на голове своего первенца и, ощутив внезапную робость, медленно подошел.
- Мальчик?.. - спросил он.
- Девочка, господин, - сияя радостью, ответила полногрудая нянька. Она поклонилась, потом протянула ребенка отцу.
Аристодем бережно принял золотоголовую малышку. Ему следовало бы сейчас ощутить ужасное разочарование, но губы сами собой улыбнулись, а грудь стеснил восторг, когда он ощутил у сердца теплоту сотворенного им крохотного живого существа.
Афинянин посмотрел на жену.
- Какая красавица. Мы назовем ее Фриной, - сказал он.
* “Меланиппа” буквально означает “черная лошадь”.
========== Глава 72 ==========
Вернувшись в Спарту, Ликандр узнал, что осиротел. Он не удивился этому - и был рад, что отец умер с мечом в руке, а не разбитым старостью в постели. Мать вскоре последовала за Архелаем: ей было столько же лет, сколько мужу, и Ликандр был младшим сыном в семье.
Но у него осталось двое старших братьев, каждый из которых был давно женат и имел собственных сыновей.
Вернувшись из марафонского плена, лаконец вначале избегал своей семьи, попросив принять его обратно в собрание мужчин, к “общественному столу”: его взяли, и он яростно предался воинским упражнениям наравне с остальными, словно пытаясь вытравить из себя все то, что вошло в его плоть и кровь, пока он зарабатывал для своего ненавистного хозяина деньги и позировал афинянину для статуи. И все в Марафоне и Афинах узнали, что он раб! Что теперь говорят о нем по всей Аттике, если Гермодору повезло с выставкой?..
Но долго избегать своей семьи и своей славы у Ликандра не получилось. Такая слава не умирает: и вскоре бывший марафонский пленник стал замечать косые взгляды, перешептывания за своей спиной, хотя в лицо ему никто ничего не говорил.
А потом его навестил старший брат, который жил в собственном доме.
Клеандр очень напоминал младшего брата: но увидев его после столь долгой разлуки, бывший египетский наемник в первый миг подумал, что видит отца. В волнистых темных волосах Клеандра было уже много седины, а лицо прорезали морщины: но Ликандр не сомневался, что брат побил бы его, сойдись они в бою, хотя Клеандр мог быть уже освобожден от воинской службы.* Ликандр слишком долго развлекал господ Марафона потешными схватками, забыв, что такое настоящие воинские испытания!
Клеандр вызвал брата для разговора во двор, где воины обычно упражнялись в рукопашной, валяя друг друга до изнеможения и до крови. Там жестом пригласил сесть на груду необструганных досок.
Он долго разглядывал Ликандра, слишком изумленный, чтобы говорить. Наконец сказал:
- Я знал, что ты вернулся, и слышал, откуда… Я так и думал, что найду тебя здесь!
Ликандр мрачно усмехнулся.
- Что же ты раньше не пришел?
Клеандр вдруг опустил ему на плечо могучую руку; Ликандр дернулся, но сбросить ее не хватило силы и воли. Тогда он распрямился и взглянул в карие скорбные глаза брата.
- Я понимал, как тебя мучает стыд, - серьезно сказал Клеандр. - Но не дело нам избегать друг друга! Разве для этого боги привели тебя назад в Лакедемон?..
Ликандр рассмеялся.
- Я тебе одному едва могу смотреть в глаза, - сказал он. - А как посмотрю в лицо всей семье?..
Клеандр выпустил его плечо; но лишь затем, чтобы обнять этой рукой. Ощутив поддержку, которой не ощущал столько лет, Ликандр судорожно вздохнул: он содрогнулся, почувствовав, что на глазах выступили слезы. Но прежде, чем воин показал свою слабость, Клеандр горячо прошептал, склонившись головой к его голове:
- Ты не первый вернулся домой, освободившись из плена!
Ликандр посмотрел в лицо брату, и тот увидел, что из глаз марафонского пленника текут слезы. Так плакал Ахилл над телом Патрокла. Первые слезы, которые Ликандр пролил с детства, когда в него вколачивали спартанскую науку!
- Разве кто-нибудь из спартанцев возвращался домой таким образом? - воскликнул младший из сыновей геройски погибшего Архелая.
Брат прижал его к себе. Кто-то из воинов вышел во двор, и Клеандр почувствовал чужое жестокое любопытство, хлестнувшее их обоих, будто плеть; но не отодвинулся от Ликандра.
- Мы все похожи, как дубы священной рощи, как камни наших жилищ! - сказал старший брат со страстной убежденностью и желанием убедить. - Но разве хоть один из этих камней подобен другим во всем? У каждого своя судьба, Ликандр, и то, что ты вернулся, - несомненный знак богов тебе! Ты должен пойти со мной домой. Сейчас нет войны, и есть время для семьи!