На фоне странной перемены в моем друге бандитские рожи казались сущими пустяками.
Мимо меня, покачивая бедрами, затянутыми в цветастую тряпицу, прошествовала Саира. В одной руке она несла замысловатый светильник, в другой – мисочку с какой-то желтой кашицей.
– Опять завтрак нубийского крестьянина? – поинтересовался я у Леньки. – Или, может, ужин?
– Прасад, – коротко и невразумительно ответил мой друг. – Сначала она покормит божества, а потом поест сама.
Я, все еще стоя в ботинках, спросил:
– Ну что, мы так и будем торчать в прихожей?
– В комнату нельзя, – предостерег меня Саванна – Равнинадас. – Пошли в ванную.
Тимирязьев встал на табурет, отжал вентиляционную решетку и вытянул из паутины коробку от стирального порошка. Из нее он извлек полкруга «Одесской».
– Вот! – торжествующе прошептал он, хищно сверкнув глазами. – Приходится прятать. Если Саира найдет, будет грандиозный скандал.
– Зачем тебе все это? – удивился я. – Мало, что ли, на свете нормальных баб?
– Люблю я ее, старик, – грустно ответил Тимирязьев. – Вот и из ресторана ушел. Она говорит, что это – майя. А наша цель, наоборот, нирвана…
– На что же ты живешь?
– Община кормит, – важно изрек мой индийский друг.
– А что с саксофоном? – спросил я, вспомнив, как совсем недавно Ленька исполнял мне свои безумные композиции.
– На антресолях.
Раванадас вышел из ванной и через полминуты вернулся с красным ящичком в руках. Тимирязьев бережно открыл ящичек, и моим глазам предстала маленькая изогнутая штуковина.
– Это мумуй, – прошептал Тимирязьев и коснулся штуковины губами.
Он закрыл глаза, оттянул пальцами пластинку, торчащую из мумуя, и раздул щеки. От кафельных стен отразился противный дребезжащий звук. Внезапно дверь ванной распахнулась, и нашим глазам предстала разъяренная мадемуазель Ы. Я почти понял бедного Леньку. Она была хороша даже в невменяемом состоянии.
– Брат Савана, – гневно обратилась восточная красавица к моему другу, – что это вы тут делаете?
– Ме-медитируем, – пробормотал мумуист, пряча за спину кусок колбасы.
– Час медитации наступит, когда скроется последняя звезда! – строго заметила Саира и с треском захлопнула дверь.
– А у тебя-то что стряслось? – спросил Тимирязьев после паузы, желая перевести разговор на другие рельсы.
– Мне надо скрыться на несколько дней, – ответил я и соврал: – Бабы одолели. Не разберешься.
Мне не хотелось посвящать Леньку в подробности моего бегства. Какой от этого толк? Ленька все равно не поймет. Его лысеющая головенка до отказа забита сейчас любовью. Вернее, скандхами, майями и мумуем.
– Ты что же, решил ко мне перебраться? – Его лицо стало встревоженным.
– У тебя найдется для меня местечко?
Тимирязьев замер. Я даже подумал, что он решил нарушить запрет и заняться медитацией, хотя последняя звезда еще не скрылась. Но Ленька внезапно вышел из транса и проговорил:
– Разве что в ашрам тебя пристроить…
– Куда-куда?
– В общину нашу. Только тебе надо пройти очищение голодом и… холодом. А для этого потребуется примерно дней пять-шесть.
Еще не хватало! Я и сейчас-то с трудом выдерживаю Ленькины чудачества. А если меня будет окружать полсотни таких вот мумуистов со своими мумуями? Я же просто свихнусь! К тому же испытание голодом и холодом – одно из самых моих нелюбимых. Вслух же я сказал:
– Нет, Леня, извини. Так долго я ждать не могу. Мне надо срочно.
Тимирязьев вдруг засуетился, нервно поглядывая в раковину.
– Пора делать буйсук, – наконец выдавил он.
– Давай-давай, – я с пониманием отнесся к Ленькиному желанию. – Чувствуется, что плохое дело буйсуком не назовут.
– Да нет, ты не так понял, – смутился он, увидев мою ухмылочку. – Буйсук не подразумевает телесного контакта.