Шутки нашего физкультурника были все какие-то подростковые. Злые и нелепые.
Он частенько подкладывал на стул Марианне кнопки, мазал воском страницы в ее классном журнале, так что англичанка не могла поставить ни одной отметки; сажал в ящик ее стола различных членистоногих и паукообразных, а зимой, когда насекомые засыпали, – грызунов и лягушек. Но особую радость Мухрыгину доставляли эксперименты с гвоздями. Однажды он прибил красивый беретик Марианны к полу и долго хохотал, наблюдая, как она пытается поднять свой упаднический головной убор. Наверняка что-то подобное случилось и на этот раз.
– Ну что там он опять отмочил? – я внимательно посмотрел в инязовское лицо Марианны Александровны.
Она же выразительно посмотрела на кактус. Я перевел взгляд на растение, которое давно уже смирилось с сигаретным дымом. С виду кактус выглядел вроде бы как всегда. Но, приглядевшись повнимательнее, я обнаружил, что кроме колючек из нашего друга торчали гвозди. Значит, опять Мухрыгин! Нет, это просто маньяк какой-то.
Я, вне себя от ярости, посмотрел на заплаканную Марианну и процедил сквозь зубы:
– А вот это ему просто так с рук не сойдет. Слово даю!
Мое желание расправиться с физкультурником было огромно. Если бы он в ту минуту попался мне под руку, его голова наверняка бы украсилась парочкой дюймовых гвоздей. Пусть знает, каково кактусам. Но Мухрыгин почему-то не попадался. Через два урока мой гнев несколько поутих, однако физкультурника я решил найти во что бы то ни стало.
Началась большая перемена, и я спустился на первый этаж, где находился спортзал.
Открыв дверь, я в первое мгновение никого не увидел. До меня доносился лишь приглушенный стук мяча об пол. В дальнем углу зала замельтешил Мухрыгин. Он самозабвенно отрабатывал какие-то баскетбольные приемы, ни на что не обращая внимания. Я окликнул его. Мой суровый голос жалким эхом задребезжал под высокими сводами, затерявшись где-то среди гимнастических колец и канатов. Физкультурник оторвался от мяча и мутным взглядом наркомана посмотрел туда, откуда, по его мнению, раздавался голос. Взгляд Мухрыгина плутал в противоположном от меня конце спортзала.
– Мухрыги-ин! – опять позвал я.
Физкультурник наконец увидел меня.
– А.
– Выйди-ка, поговорить надо…
– Сено к лошади не ходит.
Пришлось войти в зал и, неловко перелезая через наваленные там и сям маты, подобраться к Мухрыгину.
Он стоял передо мной в своем неизменном адидасовском костюме и белых кроссовках. Его взгляд странно блуждал, никак не желая встречаться с моим. Что ж, ладно…
– Слушай, а ты не забыл прибить к кактусу деньги?
– Какие еще деньги? – не понял он.
– Мои. Те, что ты подло выкрал вчера ночью у беспомощного человека…
Нога физкультурника нервно заплясала по крашеному полу.
– Понимаешь, Васильич, – замялся владелец нервной ноги, – я ж не знал, что это ты… Побаловали с ребятами немного…
– Ни фига себе немного! – взвился я. – А это ты видел? – я ткнул ему в лицо склеенные скотчем очки.
– Да-а… – Мухрыгин сделал движение в сторону тренерской комнаты. – Так я тебе сейчас все отдам, Васильич, чего ты ерепенишься…
Суетливо развернувшись, я неловко ударил его в лицо. Вернее, собирался ударить в лицо. На самом деле получилось куда-то в плечо. В лучшем случае. Мухрыгин оказался в родной стихии.
– Ах ты, тля… – с этим воплем он ухватил меня поперек туловища и принялся возить по матам. В самый разгар нашего единоборства что-то хрустнуло.
– Очки! – крикнул я.
Физкультурник тотчас отпустил мое разгоряченное борьбой мешковатое тело.
– Ну вот, – смутился он и опустил руки. – Опять, что ли?
Две половинки грустно лежали на полу, уставив разрозненные дужки в потолок, как миниатюрные зенитки.