Когда черви или что-либо иное станут для стран четвертого мира проблемой, с которой они не справятся самостоятельно, тогда подпись на бумажке может показаться им не слишком высокой платой за выживание. Вы удивлены?
– Вы с этим согласны? Флетчер покачала головой.
– Нет, но моту понять. Объединенные Силы проводят политику на грани войны. А что остается делать нам? Почитайте историю: требуется по меньшей мере двадцать лет, чтобы изжить синдром поражения. Есть люди, которые от всей души желают червям сожрать весь четвертый мир.
– А вторжение тем временем ширится?..
– Правильно. Некоторые не видят дальше собственного носа. Но как бы то ни было, – добавила Флетчер, – герромицин нельзя использовать как оружие.
– Почему?
– Вам не понравились бы его побочные эффекты. У червя спустя две-три недели мех начал восстанавливаться, но отрастали в основном красные, пурпурные и черные щетинки. Чем больше темнел мех, тем агрессивнее становился хторр, У него явно менялось мироощущение. В конце концов он стал таким буйным, что его пришлось умертвить. Мы боялись, что не справимся. – Она прищелкнула языком. – Вы, наверное, считаете червей злобными тварями? Накормите парочку герромицином – и увидите, что получится.
Я промолчал. Слишком многое требовалось обдумать. Я и раньше знал, что мех – разновидность рецепторов. На этом было основано действие нашего газа. Но почему поведение червя зависит от цвета нервных волокон?
– Кто-нибудь занимается «шкурой» червей? Флетчер помотала головой.
– Было бы здорово, но мы и так слишком разбрасываемся. Сейчас поставлено около пятнадцати проблем, которыми надо заняться в первую очередь.
– По-моему, это насущнее, если вы собираетесь их приручать.
– М-м-да, – согласилась Флетчер. – Вот почему мы так ищем альбиноса.
Тем временем джип снизил скорость у моста через Ок-лендскую бухту. Флетчер предъявила карточку сканеру, и заграждение разъехалось, пропуская нас. Над пустыми ящиками для дорожного сбора висела огромная предупреждающая надпись:
ПО ПРИКАЗУ ВОЕННОГО ГУБЕРНАТОРА КАЛИФОРНИИ САН-ФРАНЦИСКО ОБЪЯВЛЕН ЗАПРЕТНОЙ ЗОНОЙ.
НАРУШИТЕЛИ НЕСУТ ЛИЧНУЮ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ЗА ПОСЛЕДСТВИЯ.
– Вдохновляющее напутствие, – заметил я.
– Весьма полезное, – парировала Флетчер.
– Почему?
– Я же говорила, что вхожу в Консультативный Совет. Сегодня Сан-Франциско пригоден только для политических игр.
– Простите?
– Это еще одна блестящая идея Агентства. Сан-Франциско мог бы стать отличным островком безопасности – он окружен морем с трех сторон. Но, к сожалению, там очень много руин, которые требуют расчистки, а у нас чересчур много воинствующих ретроградов, готовых грудью заслонить каждый телеграфный столб.
Вот губернатор и запретил им появляться там. Мне ежемесячно платят три тысячи – только бы я клялась и божилась, что город по-прежнему остается эпидемическим очагом.
– Разве это не так?
– По правде говоря… так.
Мы перевалили середину моста, и перед нами открылся город, точнее, его останки.
Панорама была жутковатой. От Сан-Франциско остался только скелет, все остальное сгорело. Сломанным зубом торчал Транс-Америка-Тауэр, Койт-Тауэр уцелел, но почернел от копоти. Многих зданий я просто не нашел – на их месте лежали развалины и груды кирпичей.
– О Боже…
– Я вас понимаю, – кивнула Флетчер. У меня перехватило дыхание.
– Я видел видеозаписи. Но… даже не представлял… как это страшно.
– Все реагируют так, по крайней мере в первый раз. У меня до сих пор сжимается горло, когда я еду по мосту.
– Там… ничего не осталось.
– Над городом прошел огненный шквал. Эти слова объяснили все.
Флетчер повернула запор рулевого колеса, выдвинула его в рабочее положение и сама повела джип. Автопилот хорош на гладкой дороге, среди развалин он может растеряться.