Пели флейта и свирель, звучала арфа, бил барабан, девушка исполняла страстные строфы, а другая, в бесстыдной полунаготе, едва ли напоминавшей египетский стиль, звенела на своей трещотке и кружила в танце. Чуть ниже стояли молодые люди, глазели, гикали, бросали монеты и аплодировали.
Христианин силой прокладывал себе дорогу вперед. В церкви он оказался один.
Этот бывший храм Марса преобразился больше, чем что-либо. Войдя через западную дверь внутрь, Будик обнаружил, что мрамор вестибюля не только чист, а еще и отполирован. Деревянную стену, отделявшую в день причастия Святая Святых, заменили сухой кладкой, как того требовал исанский закон, но поставили аккуратно и собрали в соответствии с формой. На внутренних фресках изображены Рыба и Добрый Пастырь. Перегородку Корентин оставил простой, как она ему представлялась. Тем не менее крест на алтаре верующие с умением и любовью украсили изящной резьбой и отделали чеканным золотом. Установили орган. Нельзя сказать, чтобы нынешний хорепископ обратил в Исе в новую веру много людей, но он сделал больше, нежели его предшественник, и те, кого он обратил в христианство, как и Кебан, были в основном бедняками. Но возрождение торговли с каждым годом приводило в город все больше верующих, среди них попадались такие, для кого пребывание в городе было сосредоточием коммерческих интересов; а Корентин был не из тех людей, которых можно было облапошить, когда он предлагал сделать пожертвование.
Будика встретил дьякон, молодой крепкий туронец, от оклика которого зазвенело эхо:
- Здравствуй, брат! - он говорил на латыни. - Чем я могу тебе помочь?
Будик облизнул губы:
- Можно увидеть... святого отца?
- Тебе повезло. В такую погоду он любит совершать двадцатимильную прогулку, если нет службы. Но сегодня у него полно письменной работы: письма, донесения, ну и все такое. - Дьякон рассмеялся. - Если он не захочет прерваться, то значит я не угадал. Держись, брат, схожу узнаю.
Растерянный Будик стоял и переминался с ноги на ногу, думая о том, как ему высказать, чего он хочет, и хочет ли вообще; он пытался помолиться, но понял, что слова застревают в горле.
Вернулся дьякон.
- Ступай, да благословит тебя Господь, - сказал он.
Будик знал, как пройти по коридорам в ту комнату, где Корентин работал, учился, там же готовил себе скудную пищу, спал на соломенном тюфяке и произносил молитвы. Кажется, со времен причастия здесь произошла перестановка; скромность кельи не уступала аккуратности. Дверь была открыта. Будик робко вошел. Корентин повернулся от стола, где был разбросан папирус и письменные принадлежности.
- Входи, сын мой, - произнес он. - Садись.
- Отец, - кашлянул Будик. - Отец, мы можем поговорить наедине?
- Можешь закрыть дверь. Но Господь услышит. Чего ты хочешь?
Вместо того чтобы взять другой стул, Будик опустился перед высоким седым человеком на колени.
- Отец, помоги мне, - умолял он. - Я попал в лапы Сатаны.
Губы Корентина едва заметно дернулись, но тон смягчился:
- О, но может все не так уж и плохо. Полагаю, что достаточно хорошо тебя знаю. - Он положил руку на белокурую голову. - Если ты и впрямь заблудился, не думаю, чтобы уж очень далеко. Сначала давай помолимся вместе.
Они поднялись. Корентин повысил голос. Будик в ответ затрепетал.
Молитва его подбодрила. Теперь он мог хоть что-то говорить, хотя для этого приходилось расхаживать по комнате взад-вперед, сжав руку в кулак и не поднимая глаз на сидящего перед ним слушателя.
- Когда-то мы были счастливы, ее недавно крестили, для нас обоих это первый брак... С тех пор как пять лет назад она потеряла нашего ребенка и могла сама умереть, если бы не послали за королевой Иннилис, она... Меня отвергает. Ссылается на плохое самочувствие... говорит, что вся ее неряшливость из-за этого...