Ночная активность говорит о том, что люди в городе беспокойны, дерганы, раз сознают, что остальные не спят, полны сил и слишком близко.
Что навело меня на такую задумчивость?
В начале первого отступления Общины Сестер, еще до страшнейших бешеных атак Чтимых Матер, Луцилла испытывала определенные трудности, стараясь осознать общее убеждение, что "кто-то охотится на нас с одним намерением - убить".
Погром! Вот как назвал это рабби, прежде чем уйти сегодня утором "посмотреть, что я могу для тебя сделать".
Она знала, что рабби намеренно употребил это слово, исполненное глубокой древности и горечи воспоминаний. Но с момента первого своего опыта на Гамму до этого погрома Луцилла чувствовала, сколь плотным кольцом сжимаются вокруг нее обстоятельства, которые она не в силах контролировать.
Тогда я тоже была беженкой.
В ситуации, в которой в настоящее время оказалась Община Сестер, было немало сходного с тем, что ей пришлось выстрадать в правление Тирана, за исключением одного - Бог Император, судя по всему (в ретроспективе), никогда не намеревался уничтожить Дочерей Джессера, только управлять ими. И этого он безусловно добился!
Где этот проклятый рабби?
Это был большой, сильный человек в старомодных очках. Борода его выгорела под палящим солнцем. Немного морщин, хотя по голосу и движениям этого человека она ясно прочла его возраст. Очки заставляли сосредоточить внимание на глубоко посаженных карих глазах, что вглядывались в нее с таким странным напряжением.
- Чтимые Матер, - сказал он (прямо в этой комнате с голыми стенами на втором этаже), когда она объяснила, в какое затруднительное положение попала. - Ну надо же! Это будет сложно.
Этого ответа Луцилла ожидала и, что важнее, видела, что он тоже это знает.
- Здесь навигатор Гильдии на Гамму тоже помогает тебя разыскивать. Он - с Эдрика, очень могущественный, как мне говорили.
- Во мне кровь есть Сионы. Он не может меня видеть.
- Также как и меня или моих людей - по тем же причинам. Знаешь, мы, евреи, привыкли приспосабливаться к необходимости.
- Этот Эдрик - не более чем жест, - отозвалась она.
- Он мало что может.
- Но они привезли его сюда. Боюсь, нам не найти способа безопасно отослать тебя с планеты.
- Что тогда мы можем сделать?
- Посмотрим. Мои люди не совсем беспомощны, понимаешь?
Луцилла распознала искренность и беспокойство за ее судьбу. Он спокойно продолжал, рассказывая о сопротивлении сексуальным обольщениям Чтимых Матер, "делать это незаметно, так чтобы не вызвать их ярости".
- Пойду расскажу новости кое-кому на ухо, - сказал он.
Как это ни странно, от этих слов она почувствовала, как возвращается к жизни. Зачастую в том, как ты попадаешь в руки профессиональных врачей, есть что-то отстраненное и жестокое. Она искала поддержки в знании о том, что последователи Сук проходят кодирование на то, чтобы остро чувствовать твои нужды, оказывать сочувствие и поддержку. (Все то, что может только встать поперек дороги в случае опасности.)
Бессознательно она приложила усилие, чтобы вернуть себе утраченное спокойствие, концентрируясь наличной мантре, которую она извлекла из образования смертисоло, в одиночку.
Если мне придется умереть, я должна передать комуто этот трансцендентный урок. Я должна уйти безмятежно.
Это помогло, но она по-прежнему чувствовала озноб. Рабби ушел слишком давно. Что-то не так.
Права ли я была, доверившись ему?
Несмотря на растущие мрачные предчувствия, Луцилла заставила себя заняться практикой наивности Бене Джессерит, возвращая в сознании сцены встречи с рабби. Ее прокторы называли это "невинностью, которая естественно сочетается с неопытностью, состояние, часто путаемое с невежеством". В этой наивности сливались все вещи и события.