В серебряном нежном эфире
Сходили мы вместе с ума!17
- Ох уж эта луна! И чего только на нее не навешивают! Одни лунатики чего стоят!
- Но я не лунатик! Я с открытыми глазами! Я не спала!
- Да уж знаю, - отозвался Виталий Григорьевич, сжимая в кармане халата ключ от Надиной комнаты, который Наталья Витальевна отобрала у Кассиопеи, выведав у нее все о Наде. Об этом она и рассказала академику, вручая ему ключ. - А насчет полетов ночных или звездных я советую тебе воспользоваться утренним рейсом взлетолета, чтобы застать в университете профессора Дьякова. Думаю, он тебе сейчас особенно нужен, - закончил дед.
Надя удивленно смотрела на него, не понимая, как он читает ее мысли.
- Ну иди, ласточка моя легкая, а я, пожалуй, завалюсь спать. А то твоя "воробьиная ночь" и мне покою не дала. А какой я воробей? Разве что "стреляный"! Ну иди, лети, - и он поцеловал внучку в лоб.
Профессор Дьяков находился в своем кабинете заведующего кафедрой релятивистской физики, когда в его браслете личной связи раздался голос академика Зернова. Дьяков, скрыв свое удивление, согласился на видеосвидание, для чего должен был спуститься на одиннадцатый этаж в университетскую кабину видеосвязи.
Почему-то он волновался, раздражаясь на задержку вызванного им на свой этаж лифта.
Длинный, худой, с мефистофельскими залысинами высокого лба и, под стать им, демоническим горбатым носом, он вошел размашистым шагом в кабину видеосвязи. Стены и потолок ее были обиты звуконепроницаемым покрытием, напоминающим тисненую кожу старинных переплетов книг. Проем в одной из стен казался открытым окном, как бы в соседнюю комнату, где у действительного окна в сад с разбитыми там цветниками сидел уже ожидавший академик Зернов.
Дьяков вежливо поздоровался, извинившись за задержку лифта.
Эффект присутствия был так велик, что обоим хотелось обменяться рукопожатием.
- Чем обязан, уважаемый Виталий Григорьевич? - деловым тоном спросил Дьяков.
- Обязаны, уважаемый Михаил Михайлович, - отозвался академик, - своей несомненной приверженностью к истине.
- Но ведь истина, как мне кажется, у нас разная.
- Истина одна, понимание ее разное.
- Готов согласиться с вами, Виталий Григорьевич.
- И правильно сделаете. Для установления истины надобно объединиться, а по старинной диалектической формуле прежде надлежит размежеваться.
- Разве размежевание наше не четко?
- Не вполне. Я намереваюсь указать вам на самое уязвимое место в отстаиваемой вами теории относительности.
- Я весь внимание, Виталий Григорьевич!
- Тогда извольте доказать, какое из двух движущихся тел надлежит считать неподвижным: космический корабль, от которого якобы отлетел земной шар, или наоборот?
- Старинное, противоречащее логике утверждение профессора Дингля, пытавшегося опровергать так Эйнштейна.
- Вот-вот! Противоречащее логике, которую вы вынуждены привлекать в помощь своим формулам, чтобы избежать абсурда, ибо не можете разобраться, кто из братьев-близнецов улетел то ли на космическом корабле, то ли на земном шаре?
- По теории относительности, конечно, каждый из них мог бы считать себя неподвижным, а другого - достигшим субсветовой скорости и потому нестареющим. Однако это было бы так при равномерном, а не ускоренном движении звездолета.
- Профессор Дингль напрасно упустил возможность разбить это возражение, ибо разгон звездолета с ускорением, равным ускорению земной тяжести, длится год, торможение в тех же условиях - еще год. Вместе с возвратным маневром неравномерное движение составят всего четыре года, а длительность всего рейса с субсветовой скоростью по часам наблюдателя будет длиться тысячу лет. И все это движение равномерно.