- Ты слышишь, Надька! Он, оказывается, против чувств! А все студентки... думали, что они у него на первом месте.
- На первом месте у меня, несомненно, наука.
- После созвездия Девы! - со смехом сказала Кассиопея.
- А не лучше ли нам перейти от астрономии к теории относительности? Я беспокоюсь за академика. Чем, Надя, вы задели его?
- Я беспокоилась за папу... и за спасательный звездолет, который идет ему на помощь. А при субсветовой скорости время у них может остановиться. Так нас учил в университете профессор Дьяков.
- Ах, какая вы неосторожная! Ну что можно спросить с этого старого ретрограда, который до сих пор держится за произвольный перенос координат системы отсчета наблюдателя с одного тела на другое. И даже инквизиторов, преследовавших Галилея, поверившего в систему Коперника, Дьяков объективно оправдывает, утверждая, что мы в равной степени правы, считая, что Земля движется вокруг Солнца и что Солнце всходит и заходит, кружась вокруг Земли, как полагалось считать в сверхдревние времена.
- Признаться вам, я это не слишком понимала.
- Вот это уже слова не женщины, а мужа. В смысле мужественности признания, отнюдь не вредящей вашей женственности.
- А здесь, дорогой профессор, две женщины! - лукаво вмешалась Кассиопея. - Или вы собираетесь переносить координаты внимания с одного тела на другое?
- Нет-нет! Я готов превозносить обеих в собственных координатах восхищенного наблюдателя, но при отказе от теории относительности, разумеется. Здесь я несгибаем!
- Несгибаем, как ива! - хохоча, крикнула Кассиопея и повлекла Надю к домику академика, показавшемуся за листвой деревьев.
Профессор Бурунов откровенно любовался девушками и певуче крикнул им вслед, чтобы его услышали:
- Когда божество златокудрое и звезд ночных дочь повстречались поэту и тот глаз не отвел, он ослеп!
- Тогда идите за нами, хоть ощупью, - обернувшись, сквозь смех крикнула Кассиопея.
Глава третья
ДЕСЯТАЯ ЛУНА ДЖОНА БИГБЮ
Неожиданное редко бывает приятным.
Сирано де Бержерак.
В синем небе веером протянулись облака. Они казались набранными из белых перьев, а небосвод - огромной, созданной исполинским художником картиной.
Надя помнила, как папа, будучи еще летчиком, готовясь в космонавты, говорил ей, что такие облака - к перемене погоды, и ураганные ветры вверху силятся перевернуть все в атмосфере и тянут за собой перистые хвосты.
Но здесь, на земле, был чудный день.
Надя накинула на плечи подаренный ей у метромоста халатик-тунику, и на нее оглядывались и мужчины, и женщины.
Радостная и счастливая, как в памятный день падения "московского метеорита" и встречи с Никитой Вязовым, она направлялась к водной станции, чтобы взять скутер.
Почему-то стало тепло от взгляда на старенький речной вокзал, увенчанный давно забытой корабельной мачтой, служащей ныне символом прогулочных рейсов электроходов, не загрязняющих реку.
На водной станции Надя переоделась в свой красный купальник.
По реке, как обычно, плавало множество велосипедистов, по преимуществу мальчиков и девочек. Одни из них сидели по двое, возвышаясь над забавно шлепающими по воде водяными колесами, другие, невидимые с берега, лежали в скоростных винтовых суденышках, рассчитанных на удобную работу с педалями.
На скутере, который взяла Надя, нужно было тоже лежать, работая педалями, сначала раскручивая до нескольких тысяч оборотов в минуту сверхпрочный маховик, чтобы запасти в нем достаточную энергию для скоростного движения.
Наде пришлось потрудиться для этого больше часа.