Таким образом, у Саймона есть семьдесят один час и тридцать девять минут на то, чтобы найти доказательства нарушений в ходе выборов и передать их проигравшей политической партии, которая должна сама обратиться с ними в Центральную избирательную комиссию. Эти доказательства подлежат проверке в Верховном Суде, имеющем право привлекать для их изучения компетентных специалистов.
Сейчас лишь мне под силу изучить и проанализировать содержимое огромного количества компьютерных сетей. Я должен найти в них признаки искажения данных, а потом представить аргументы, способные убедить судей в том, что эти искажения являются результатом умышленных и злонамеренных попыток повлиять на исход выборов. Теперь я понимаю, почему Саймон привел меня в полную боевую готовность. Такая задача мне по плечу, если только я задействую свой мозг полностью, но я все равно сильно сомневаюсь в том, что успею проанализировать такое огромное количество данных.
Однако я — сухопутный линкор и всегда без колебаний приступаю к выполнению даже самых трудных приказов. Мне не впервой решать практически невыполнимые задачи, и я еще ни разу не сдавался и не терпел поражения. Если нарушения были, я постараюсь их обнаружить.
С этой мыслью я берусь за работу.
II
Мне много раз приходилось испытывать эмоции, которые — по словам моих программистов и командиров — сродни человеческим чувствам. Я знаком со страхом, яростью и ненавистью. Я знаю, что такое ликование и радость победы. Теперь я узнал, что такое горечь поражения. Первого поражения за все время моей службы. За семьдесят один час и тридцать девять минут мне не удалось обнаружить ни одного доказательства нарушений в ходе выборов. Я вообще не обнаружил никаких признаков нарушений, не считая таких мелочей, которые не заинтересовали бы даже самых подозрительных избирателей, не говоря уже о членах Верховного Суда.
Тех, кто твердит о тайных заговорах, в лучшем случае высмеивают, а в худшем случае признают душевнобольными и отправляют в психушку. Как бы то ни было, к ним прислушиваются лишь параноики. Если бы Саймон предложил чьему-нибудь вниманию собранные мной неубедительные факты, он сильно подмочил бы свою репутацию. Этого ни в коем случае нельзя допустить. Ведь он человек, отвечающий за безопасность Джефферсона. Испытывая что-то похожее на стыд, я сообщаю Саймону о том, что моя шпионская миссия закончилась провалом.
Мой командир выглядит усталым и измотанным. Все это время он тоже пытался докопаться до правды и теперь относится ко мне с незаслуженной благосклонностью.
— Ты не виноват, — настаивает он. — ДЖАБ’а знает свое дело. Если даже тебе не удалось ничего обнаружить, эти мерзавцы безукоризненно замели свои следы. А может, мы действительно гоняемся за призраками. Что, если во время дешифровки данных в системе на самом деле произошел сбой! Сложное оборудование не всегда выдерживает. Особенно если оно перегружено и старается выполнить слишком сложную задачу.
— Ну что ж, — вздохнул наконец Саймон, устало протирая покрасневшие глаза, — можешь вернуться в режим обычной готовности и продолжать наблюдение… Боже мой, мне придется выполнять команды этой сволочи Жофра Зелока!.. Не заноси, пожалуйста, эти слова в бортовой журнал, ведь этот подонок скоро станет президентом.
Я послушно выполняю приказ Саймона и стираю его последние слова. Я прекрасно понимаю моего командира и очень за него переживаю. И мне совершенно не хочется понижать уровень своей боеготовности. Теперь, когда Саймону очень тяжело и, может быть, даже страшно, мне придется снова погрузиться в полусон, в котором я пребывал с момента последнего боя с яваками. Предвкушая эту неприятную перспективу, я вновь испытываю неведомые мне до сих пор эмоции — недовольство и раздражение. Нет, я не обижаюсь на своего командира. Меня скорее раздражает сложившаяся ситуация. А еще я недоволен самим собой за то, что не сумел разыскать Саймону такую нужную ему информацию.