— И что же он напророчил? — усмехаясь, спросил отставной гвардейский поручик.
— Страшно сказать, — шепотом произнес староста.
— Ну же! — подбодрил Зайцев.
— Вещает мерзавец, — так же шепотом продолжил староста, — что матушка-государыня вскорости помереть изволят.
— Интересно, — тихо произнес Зайцев, — а когда именно?
— Через два года, батюшка-барин, так этот недоумок говорит. И день, и час называет…
— Даже час? — деланно удивился Зайцев. Потом прикрыл глаза и задумался. Бывший гвардеец был не труслив, однако ситуация была не из простых. Молчал и староста. Хитрый мужичонка прекрасно понимал, что поставил барина в неловкое положение.
— А приведи-ка мне этого пророка, — наконец сказал Зайцев.
Через полчаса тот был доставлен.
— Ты пока иди, — кивнул Зайцев в сторону переминавшегося с ноги на ногу старосты. Тот охотно выскочил за дверь.
Барин разглядывал стоящего перед ним парня. Стоит, опустив голубые глаза книзу. На кликушу нисколько не похож…
— Ну, Василий, — наконец сказал барин, — знаешь, зачем я тебя позвал?
Парень молча кивнул головой.
— Значит, знаешь, — Зайцев с интересом разглядывал детину, — ну да, ты же пророк. А знаешь, какое наказание ждет тебя за твои дурацкие речи?
Парень молча пожал плечами.
— Странно, — насмешливо сказал Зайцев, — уж об этом мог догадаться и не обладающий даром пророчества. Выпорю! Чтоб не болтал лишнего. Для твоей же пользы. Потому как, узнай про твои речи там, — он показал пальцем вверх, — думаю, простой поркой не отделаешься. Но мне, знаешь ли, не особенно хочется терять такого работника, как ты.
Про слова дерзкие и слышать не хочу…
Не интересно мне это. Но предупреждаю, услышу еще что-нибудь подобное, пеняй на себя. А теперь ступай на конюшню.
Парень, так и не сказав ни слова, покорно повернулся и направился к дверям.
— Постой-ка, — неожиданно сказал Зайцев, смотревший ему вслед.
Парень остановился.
— Так ты говоришь, что знаешь, когда матушка-государыня почит в бозе?
Василий глянул прямо на помещика, и тот поразился этому взгляду: ни тени страха не было в нем. Прямо и открыто смотрел кузнецов сын, даже насмешка почудилась Зайцеву в его взгляде, впрочем, может, лишь почудилась…
— Так как же, знаешь или не знаешь?
— Знаю, — просто ответил парень.
— Ну так назови.
Василий сказал год, месяц, число и даже час. Помещик обмакнул перо в чернильницу и записал сказанное.
— Ну что ж, — сказал он, — немного осталось, чтобы проверить твою правоту, а пока — на конюшню, и советую: не болтай!
И выпороли сердешного, крепко выпороли!
С тех пор жалоб на Ваську не поступало, но чувствовал Зайцев, так просто это дело не кончится. Чем было вызвано это предчувствие, он сам не мог дать ответа, но в душе отставного гвардейца будто бы льдинка засела.
А через пару лет льдинка эта и вовсе превратилась в снежный ком.
Прибежал как-то к Зайцеву все тот же староста, бухнулся в ноги, завыл: царица-то наша… царствие ей небесное…
— Ты чего мелешь, дурень, — рука Зайцева потянулась к арапнику.
— Истинная правда! — завопил ополоумевший мужик. — Своими ушами слышал: фельдъегерь на почтовой станции останавливался, сменил лошадей и дальше… Он сказывал… А я как раз у кумы был, она в стряпухах у станционного.. Да вы знаете…
— Знаю я твою стряпуху, — усмехнулся Зайцев, но сразу посерьезнел, — так, значит, сам слышал, что фельдъегерь говорил?
— Вот истинный… — закрестился староста.
Перекрестился и Зайцев: «Со святыми упокой…» — пробормотал он.