- Ну, этого нам Земский приказ долго не простит! - весело восклицал Богдаш. - Крепко мы их проучили! Уж коли мы не соколы - так кто же?!
- Да, табачников ловить - их забота, - подтвердил Тимофей. - И где ведь, бляжьи сыны, угнездились?! На печатне! Говорил я - еретик тот Арсений!
- А я полагал - литовские людишки табак везут, - заметил Семейка. - А оказалось - крымцы.
- Крымцы еще и не то привезут. За ними - глаз да глаз! Знаешь, сколько караулу у Крымского двора? Три десятка стрельцов! До чумного сиденья - и вовсе полсотни было, - напомнил Тимофей.
- И все - купленные! - Богдаш расхохотался.
- А они - торговать умудряются, - продолжал Тимофей. - Теперь ведь и не докажешь, что эти мешки с табаком с Крымского двора. А правда ли, что крымцы говорят: коли кто после обеда табак не курит, у того или табака нет, или ума нет?
- Истинная правда. Теперь только то и докажешь, что Грек для себя где-то табак добыл, испугался, что найдут при выемке, да и велел мешки вывезти, - разумно сказал Семейка. - А что Греку? Его патриарх любит, в обиду не даст. Вот уж его за дым из пасти пороть не станут.
- Он к табаку, поди, еще в Турции приохотился, когда бусурманином был. Все отстать не может, - рассудил Озорной. - А патриарху то, поди, в забаву! Поругает - да и сам потом посмеется.
- Вместе с тем Греком... - совсем тихо заметил Семейка.
- Да-а... Может, и сам то зелье пьет? Втихомолку, а?..
Между конюхами завязался спор - как употребляют табак? Иные, оказалось, настаивают на нем вино, иные даже жуют томленые в горшках с разными приправами листья.
На конюшнях Тимофей повел всех в свой уголок, где мастерил слюдяное окошко. Там на лавочке стояла грубовато сбитая деревянная шкатула, виду странного - высокая и узковатая.
- Вот и проверим... - бормотал он, открывая шкатулу. - Вот и убедимся...
- Да что ты там затеял? - спросил Богдаш. - Оконце, поди, еще не готово, а ты на всякую блажь время переводишь.
- А что, Богданушка, не сменять ли нам тебя на медную сковородку? - с неожиданным ехидством осведомился Тимофей. - Пять алтын сбережем! А шуму от нее не в пример меньше!
- Да чтоб они все передохли! - воскликнул Богдаш. И непонятно было то ли сковородкам погибели пожелал, то ли хитрым женкам, гораздым на обманство, то ли даже Земскому приказу.
Данила тихо давился смехом, да и Семейка с ним рядом тоже подозрительно хмыкал и постанывал.
- Да не вопи ты, вон - выпей-ка лучше! - Тимофей протянул добытую из шкатулы и уже открытую баклажку.
Богдаш взял ее обеими руками, поднес ко рту, отхлебнул - и едва не выронил.
- Эт-то что такое?...
- Горячий сбитенек, свет. С ужина стоит. Что, плох?
- В самый раз! - злобно выкрикнул Желвак, и тут уж Данила с Семейкой захохотали в голос.
- Давай сюда! - потребовал Данила, отнял баклажку и возгласил, как полагалось всякий раз, когда конюхи садились пить:
- Быть добру!
Сбитень не обжигал, как полагалось бы, но был той приятной теплоты, которая на самом деле нужна промерзшему зимней ночью человеку. Данила передал баклажку Семейке, тот, отпив, - вернул Тимофею. И Тимофей, тоже отхлебнув порядочно, принялся ее прятать в свою изнутри слюдяную шкатулу.
Богдаш следил за перемещениями сбитня с великим недовольством. Вдруг он решительно протянул руку:
- Черт с вами - допью!
Отхлебнул и добавил, хоть и с опозданием, зато - от всей души:
- Быть добру!
* * *
Наутро в Земском приказе было горестно. Тайно, на ухо, Емельяну Колесникову сообщили, что конюхи-то на заре доставили каких-то двух людишек в Приказ тайных дел. И мешок еще приволокли, а что в нем неведомо. Мешок длинный - возможно, что и мертвое тело.
Тел приказные навидались довольно, что в мешках, что в рогожах, что одетых, что нагих, это в них трепета не вызвало.