- За каким бесом вас сюда принесло?
- А тебя, Гаврила Михайлович? - спросил, подъезжая и опуская пистоль, Озорной. Рядом с ним, ноздря в ноздрю, был Данила на Головане, вооруженный самым опасным, что только может быть в схватке конного с пешим, - той замечательной помесью пистоли с бердышом, что досталась ему полгода назад от самого Деревнина...
- Тут розыск Земского приказа! - вмешался Стенька. - Подите прочь тут у нас ловушка! ..
И замолк, сообразив, кто угодил в ту ловушку.
- Так ты - с Аргамачьих конюшен конюх? - напустилась на встающего Желвака соблазненная им на непотребство женка. - Так ты тут скитался, чтобы дуру из здешних сыскать?!
И чудом уклонился Богдаш от хорошей оплеухи.
- Стой, баба! - прикрикнул на женку сверху Тимофей. - Ты чья такова?
- Да вот его жена! - тыча пальцем в Стеньку, отвечала Настасья. Улестил меня, аспид! Ловушка, говорит, ловушка! Государю, говорит, послужи! Врага заманим, который на Печатный двор тайно явится про грамоту вызнавать! Я и поддалась! ..
- Жену, стало быть, Богдашке подставил? - изумился Тимофей. - Ну, хорош!
- Так кто ж знал! - вскричал Стенька в таком отчаянии, что вызвал всеобщий хохот.
Стрельцы - те ржали, как жеребцы стоялые, хлопая друг дружку по плечам и утирая рукавицами невольные слезы. Пищали на бердышах ходуном ходили. Тимофей грохотал сверху. Семейка с Деревниным - и те довольно громко смеялись. В конце концов расхохотался и Богдаш.
- Ну, зазнобушка, чуть было меня за тебя не пристрелили!
За общим шумом немногие расслышали долгий свист, а что сейчас понабегут стрелецкие караулы - это и вовсе никому на ум не пришло.
- Так, выходит, мы друг дружку ловили? - спросил, отсмеявшись, Деревнин. А спрашивал он старшего из конюхов, Озорного, потому что в таком щекотливом деле старшие должны договариваться.
- Выходит, так, - отвечал Тимофей. - Не обессудь, Гаврила Михайлович мы люди подневольные, сам понимаешь, кто нас послал.
- И за здешними женками бегать тоже он велел? - осведомился Деревнин.
Тимофей хотел было ответить округло, но обходительно, но тут вмешалась Наталья. И не потому, что хотела испортить мужской разговор, а просто возникло некоторое молчание, а ей непременно нужно было задать мужу вопрос:
- Так сковородка-то мне будет?
- Отстань ты со своей сковородкой! - возмутился Стенька. - И без тебя тошно!
С таким хитроумием налаженная им ловушка на гонца из Немецкой слободы сделалась общим посмешищем.
- Ты о чем это, свет? - полюбопытствовал Семейка, как всегда, ласково. Скажи, не стыдись!
- Да он мне за то, чтобы я молодца приманила, сковородку к Масленице новую обещал, медную, в пять алтын! Кабы не сковородка - я бы и не пошла!
- В пять алтын, говоришь? - Семейка оценивающе поглядел на Желвака, словно бы спрашивая у присутствующих: а что, люди добрые, стоит ли молодец таких денег?
- Дешевле не отдают, как ни торгуйся, - подтвердила Наталья. - Я-то идти не хотела, а он посылал! И каждый раз выспрашивал - что да как. А он-то, конюх-то, как раз и любопытствовал про Печатный двор, а моему-то дураку и радость!
Стенька замахнулся на жену кулаком.
- Тихо, тихо! - одернул его Тимофей. - А то вон Богдаш тебе за ловушку спасибо скажет...
Желвак буркнул нечто невразумительное.
- Ну, я полагаю - надобно разойтись подобру-поздорову, - весомо сказал Деревнин. - Вам - своя дорожка, нам - своя.
- Погоди, Гаврила Михайлович! Ты и вправду веришь, что грамота все еще на Печатном дворе? - спросил Тимофей.
- Пока мой дурак каждый вечер докладывал, что какой-то неведомый добрый молодец на его наживку клюнул и про тайные ходы к печатне разведывает, так верил, - прямо отвечал подьячий. - Теперь уж и не знаю, как быть.
Хитер был Деревнин! И не согласился, и не воспротивился, а ловко извернулся.
- Вот и я не знаю, как быть, - тут Тимофей обвел взглядом конюхов.