- Ведь она нарочно тянет! А ты, девка, не шути. Тебе деньги плачены.
- Вот что оказалось - хозяин-то не для себя в ту избу при Земском приказе ездил, а его научили. Парнишечка-то не московский, а со скоморохами пришел. Была у них, у скоморохов ночью с кем-то стычка, он убежал, спрятался где-то да и и замерз сдуру. А сами скоморохи за ним идти боялись - ну как опознают? Там их в Земском приказе и оставят, без батогов не отпустят! Им же на Москве бывать не велено!
- Скоморохи?.. - Данила ушам не верил.
Это что же - опять ему Настасья на пути встала?..
- Вот они хозяину, Афанасию Ивановичу, все приметы дали и заплатили, чтобы тело вывез. Он все сделал, а его тут с другими санями ждали и увезли парнишечку отпевать и хоронить куда-то чуть ли не в Ваганьковскую слободу...
- Разумница ты, девка, - похвалил Семейка. - Все сходится - Масленица на носу, вот скоморохи в Москву на заработки и потянулись. Деньги ты честно заработала. Данила, доставай кошель и плати!
Затем, не беспокоясь, много ли осталось у Данилы от той полтины, что получена из денег дьяка Башмакова, он повернулся и зашагал обратно к церкви - вызволять заждавшегося извозчика.
Тот уж не молился, а ругался.
- Чертольской поедем? - буркнул наконец.
- Какая тебе Чертольская, свет? Нет больше Чертольской, - вразумил Семейка. - А есть Пречистенка. Госудать ей так зваться указал.
- Отродясь на Москве прозвания улицам не меняли, - возразил извозчик. Было Чертолье - и будет Чертолье.
- Стало быть. государь на богомолье в Новодевичий поедет, к Пречистой Смоленской Богоматери, а все по дороге будут непристойно черта поминать? спросил Семейка. - Гляди, притянут тебя в Земский приказ, свет! Там-то научат, что улица Пречистенкой зовется!
Данила покосился на товарища - никто из конюхов еще не приспособился звать улицу на новый лад, и когда заходила речь о Больших конюшнях, где стояло под полторы сотни возников - крупных коней, обыкновенно запрягаемых в сани, - иначе как Чертольской ее и не называли. Очевидно, Семейке просто хотелось осадить извозчика.
Доехали не до самого Кремля, а, бережения ради, лишь до Колымажного переулка. Там извозчика отпустили.
- Ну, тебе, девка, налево, нам - направо, - распорядился Семейка. Или наоборот, как твоей душеньке угодно.
Данила только дивился - насколько Семейка был мягок и ласков с товарищами, настолько строг с Авдотьицей...
- Да ладно тебе, - сказал он. - Ты ступай, я догоню. Провожу малость...
Парню было неловко перед Авдотьицей, и он пошел с ней рядом к Москве-реке, свернув с Волхонки, где не бывал с лета, и подивился тому, как снег преобразил знакомое место.
При взгляде сверху Москва-река была зрелищем удивительным. Сплошь исчерченная протоптанными тропинками и целыми наезженными дорогами, она кишмя кишела посадским людом. После того, как лед крепко встал, удобнее всего было разъезжать по ней, а не по улицам: никаких тебе колдобин, какой санный путь надобен - такой сам себе и прокладывай.
По реке Авдотьице сподручнее всего было добежать до своей бани.
- А вон там "Ленивка", - показала она рукавицей. - Можно было и мимо нее пройти, но лучше за семь верст обойти. Там уже который день гульба!
Про гульбу Данила слыхивал. Кулачные бойцы, которые не могли дождаться Масленицы, чтобы схватиться наконец на льду Москвы-реки под кремлевской стеной, на потеху и на радость всему городу, дневали и ночевали в любимом своем кружечном дворе. и кабы хоть внутри сидели! Этот шалый народ околачивался и перед кружалом, на улице, задирая прохожих и обрывая подолы девкам и молодым женкам. У кого в голове хоть какое-то соображение
имелось - уже за месяц до Масленицы к "Ленивке" и близко не подходил.
Вдруг он вспомнил: ведь в "Ленивке" не только кулачные бойцы - там и скоморохи собирались...