Обнялись, да так крепко Третьяк крякнул.
- Ну, заматерел ты, совсем медведище!
- Силушка по жилушкам, - неожиданно во всю дурь треснув Данилу по плечу, подтвердил Богдаш. - С конями управляется - любо-дорого поглядеть! Они при нем тише воды, ниже травы!
И вот всегда ведь он так - начинал было издевку, да и замолкал, а ты гадай, мучаясь, - подымет на смех или не подымет?
- Его дело молодое, - согласился Третьяк. - Ничего, и усы еще наживет! И девки за ним стадами ходить будут.
Тут Данила окаменел.
Настасья!
Коли Третьяк на Москву приплелся - стало быть, к Масленице, представления устраивать и денежки зарабатывать. И не один ведь! Не иначе, вся ватага где-то сейчас поблизости... и Настасья! .. Ведь это не его, а ее ватага! .. Она их всех привела! ..
Нельзя сказать, что парень так уж часто вспоминал Настасью. И без нее забот хватало. Удовлетворив свое любопытство по части женского пола, он как-то сразу успокоился, словно бы пометил в длинном списке неотложных дел: выполнено. То чувство, внезапное и кратковременное, что кинуло его к Федосьице, растаяло льдинкой в кипятке. Федосьица была зазорная девка, доступная каждому, кто уговорится жить с ней, кормить-поить, прикупит одежек. Дед Акишев, глядя, как парень, еще недавно числившийся в сопливых придурках, все больше делается похож на мужика, вполне определенно обещал следующей осенью женить. И вот, пребывая между Федосьицей и обещанной невестой, Данила был спокоен... был бы спокоен, кабы не...
Ну да, она, ведьма, налетчица, сумасбродная, как все девки с Неглинки вместе взятые, дерзкая, отчаянная и в смехе, и в горести...
Как-то она приснилась. Наутро, вспомнив сон, Данила густо покраснел. Долго думал - нужно ли о таких видениях докладывать попу на исповеди... Решил не смущать попа.
- Толку с тех девок! .. - буркнул Богдаш. - А что, как ватага? Филатка? Лучка?
Про Настасью не спросил - словно ее и на свете не было! Словно и не ее спасал в ночном лесу от налетчиков Гвоздя...
- Собрали мы к Масленице ватагу, - отвечал Третьяк. - Даже с Томилой помирились. Да только сдается, что напрасно. Вы его тут часом не встречали?
- Где, на Москве? - пока Богдаш собирался спросить, что еще за Томила, выпалил Данила. - Так Москва велика, а мы-то все больше в Кремле, на конюшнях.
А сам подумал, что неплохо бы заманить того Томилу именно к конюшням и кликнуть Тимофея с Желваком.
Данила прекрасно помнил, как скоморох пытался оскорбить Семейку, как нарочно напился в "Ленивке", чтобы не сопровождать в опасном деле Настасью. И если бы конюхи легонько поучили его уму-разуму - ему бы это лишь на пользу пошло.
- Да ведь у самого Кремля-то я его, дурака, и потерял. Шли вместе, я отвернулся, знакомцу поклонился, а он и пропал! - пожаловался Третьяк. У нас на него вся надежда была, он же голосистый! Прибаутки все знает, потешки, поет, пляшет. Не иначе - бойцы сманили! Им ведь тоже скоморох нужен, накрачей - в накры бить. И ведь уж совсем срядились, и слово дал, что с другой ватагой не пойдет...
- Коли найдем - куда присылать? - спросил Богдаш.
Третьяк задумался.
- Да он, поди, и сам знает, где нас искать, - осторожно сказал скоморох.
И то верно - мало ли кто признает его в толпе. Скоморохам на Москве бывать не велено. От случайного зловредного знакомца убежать нетрудно. А вот коли такой знакомец услышит и запомнит место сбора - быть беде!
Третьяк обещал прислать за конюхами, когда на Масленицу начнутся представления. Праздник длится неделю, весь город шумит и гудит, за всяким бездельником, питухом и горлопаном стрелецкие караулы не угонятся, сами, поди, к последнему деньку ногами кренделя выписывать станут. Вот и повезет, с Божьей помощью, показать свое мастерство, потешить москвичей да и денежек набрать побольше...