И каждый раз Брок замирал под взглядом Руководителя и отступал, заставляя Джека теряться в догадках. Брок не стеснялся, хотя в основном зверствовал именно в ГИДРе, привнося тот самый порядок через боль. Он стал отлучаться прямо со службы или уезжать ночью чаще обычного, иногда не возвращаясь домой к утру, лишь отзваниваясь Джеку о том, что уже на службе.
Но Пирс был доволен и выглядел как человек, который вот-вот погладит своего питомца и поощрит чем-то вкусным, и, когда Рамлоу не был в бешенстве, от его взгляда в бешенство приходил уже Джек. Взгляда, полного преданности, ожидания хоть какого-то приказа, желания действовать. Убивать или умирать. Всё равно.
И жить. И вот этот взгляд не предназначался Пирсу. Этот взгляд был для своих. Для отряда, который больше не смел выть под новыми, куда большими нагрузками, следуя за командиром. Для Джека, становясь наедине неправдоподобно любвеобильным для себя прежнего. Он будто хотел нажиться впрок, став шумным и слишком жизнерадостным. Не на показ – Джек бы почувствовал фальшь – метка не смогла бы соврать.
Он терялся, когда вместо только что увлечённо вылизывавшего его рот любовника, появлялось кровожадное бешеное чудовище, ведущее свой по тревоге поднятый отряд. И, вспоминая его бескомпромиссную жестокость в бою, Джек отчаянно подставлялся под его руки, обретя, видимо, очередной фетишь.
И за всё это время самого Брока ему не перепало. Джек не возражал, видя, как тот упивается своей силой и на поле боя, и в постели.
Брок изменился, полностью, во всём, кроме одного. Он продолжал фанатично заботиться об отряде, не признавая полумер.
Снабженцы были готовы подарить ему ключи от своих складов. Остальные отделы, не дожидаясь приказа Руководства, подписывали любые бумаги не глядя, предоставляя всё, что нужно и не очень – лишь бы Рамлоу не приходилось лишний раз оказываться вблизи их дверей.
Капитан перестал приходить в их зал, осев в том, который выделили Мстителям. Брок этого либо не заметил, либо ему было всё равно – Джек не спрашивал, приняв как должное.
Бешеного волка заботило лишь одно: стая. Всё остальное он готов был принести в жертву на алтарь своего многоголового божества.
***
Он заебался просыпаться среди ночи. Точнее, для него уже под утро, когда совсем скоро вставать.
Затраханный с ночи, Джек, и так не жаловавшийся на сон, даже не шевелился, хотя раньше, стоило только проснуться, как он тут же открывал глаза. Будь Брок истеричной барышней, он бы, наверное, метался, искал причину, надумывал всякое – прошла любовь типа, завяли помидоры, ослабла метка.
К счастью, таковой барышней Брок не был. Тихо отползая с кровати, он плотнее укрывал Джека и удобнее подпихивал ему свою подушку. Умывался ледяной водой, накидывал толстовку, натянув капюшон на глаза, и выходил на улицу.
Он не знал, что сделало с ним то чёртово Кресло, но и с Джеком не спешил делиться мыслями. Что-то тревожило, но признавать за собой догнавшую его наконец шизофрению, он не хотел. Посттравматические синдромы из далёкого вольного прошлого его не тревожили – нынешняя работа не оставляла им шансов.
Что-то скребло на душе, и это даже не было памятью. Он не пытался вспоминать то, что у него отняли – насмотрелся, как страдает Зимний, но тот был накачан сывороткой по уши. А ему самому ничего не помогло бы вспомнить, даже если бы он согласился на какой-то болезненный эксперимент.
Поднимавшаяся в три часа то ли ещё ночи, то ли уже утра, температура выгоняла его из постели. Спадала она только если он вот так вот пробегал пару-тройку кругов по району. В этом месяце ему пришлось покупать новые кроссовки. Ко врачам идти он так же не торопился. В последнее время ему становилось тошно от вида белых халатов, да и пробежка по ночному холоду помогала, хотя и выматывала, но он немного снизил нагрузки в зале – незаметно для остальных, незаметно даже для Джека, и к вечеру он оставался в состоянии довести любовника до невменяемого состояния.
Слегка досаждало собственное странное поведение. Он сам замечал, что стал ещё менее сговорчивым, более агрессивным, властным что ли. Он видел, как от него шарахаются люди, как ещё больше стараются угодить, если не успели вовремя уйти с дороги.
Он знал, что месяц им управлял чужой человек, не помня ни лица, ни имени, ни ощущений его. Не знал, что творил под его руководством, чтобы заработать, судя по всему, ещё худшую славу, чем прежде. Не знал, почему вдруг решил без приказа Пирса убирать тех, кто подводил ГИДРу. Брок не был идейным, и уж тем более ему были чужды идеалы всемирной власти. Вот власть денег он признавал, да. Соглашался, что миру нужен порядок. Соглашался сам его принести, но…
Он помнил, как раньше наказывал Пирс за самовольно принятые решения.
Теперь же… Бросая очередной труп к его ногам и глядя ему в глаза, Брок не видел прежнего недовольства, скорее наоборот. И ему нравилось, как это ни странно. Нравилось угождать этому человеку, нравилось видеть довольство в его глазах. И отряд, как стая за вожаком, ярился на коротком поводке, тоже норовя сорваться в бой, сметая всех на своём пути, почти не считаясь с раскладом сил, лишь бы нализаться тёплой крови врага. Пирс не мог не радоваться, особенно когда атмосфера в мире накалилась, банды обнаглели, а бойцы самого СТРАЙКа и силовых ведомств по всему миру, глядя, как убивают их коллег, задумывались о том, чтобы сменить работу.
Бойцы молились на командира, в том числе, получая оплату за службу уже втрое превышающую ту, что они получали бы по контракту с министерством обороны. А ещё были премии…
И при всей своей возросшей самоуверенности, Броку было тревожно – и уже обоснованно – из-за них с Джеком. Дело было не в вине зама. В конце концов, Брок принял бы то решение единолично, и никакие «Это я предложил» Джека не значили бы ничего. Брок был командиром, и он привык отвечать за свои оплошности сам.
Дело было в том, что Брок почему-то не мог заставить себя дать Джеку вести хоть в чём-то. Как и прежде без вопросов доверяя спину в бою, он вздрагивал, стоило только Джеку подойти как прежде, обнимая сзади. Брок почти не мог спать, если Джек пытался устроиться как прежде на кровати, и вроде бы перестала мёрзнуть спина.
Джек это видел, да и метка не молчала. Это он сам молча принял новые правила игры, ни словом не обмолвившись, без укора глядя в глаза, и вроде бы наслаждаясь близостью. Брок же сам себе мотал нервы, не понимая, что с ним происходит, почему так сложно стало отдаться в руки единственного в мире человека, который ни при каких условиях не поставит свои интересы выше его. Джек говорил что всё нормально, его тело говорило, что всё просто отлично, метка не могла наврать по определению, как и влажная от слюны и вымученных слёз подушка.
Брок ненавидел чего-то не понимать. Это было куда хуже, чем не помнить.
Сигнал коммуникатора застал его за четверть мили от дома. Он даже не сразу понял, что его вызывают. Глянув на экран, чуть не подавился сигаретой. Он отвык вот так рано видеть загоравшийся тревожным красным светом экран, и, выкинув окурок на проезжую часть, спешно принял вызов. Домой он бежал уже далеко не прогулочным шагом, а так, как привык, как было положено его телу.
***
Узнав о выдвинутых «пиратами» требованиях, Брок старался не ржать, но не очень хорошо получалось. Полтора миллиарда долларов и звёздный состав: один Батрок чего стоил. Пиратами их можно было считать только из-за того, что они захватили себе немаленький такой корабль. Впрочем, спорить он не стал. У него были иные обязанности.
Группа собирала снаряжение. Они бы справились и сами, без лиц первой величины: Кэп и Романов обычно лишь усложняли задачу своим индивидуализмом и мнением на каждый удобный и не очень случай. Был бы с ними Солдат – он бы первый взбрыкнул на сей счёт, даже не включив эти задницы в план, но…
ЩИТ проебался. ЩИТ негодовал. ЩИТ решил отомстить.
Брок поймал предостерегающий взгляд Пирса, выслушал наставление от Фьюри. Козырнул Капитану, отчего у того сделалось кислое лицо. Облизал взглядом рыжую, которая лениво сложила пальцы в известный жест, и вышел из кабинета.