— Вы подтверждаете, что это запись той передачи, в которой вы вчера вечером принимали участие?
Я кивнул.
— А теперь смотрите внимательно, сеньор Хаклют.
Она перемотала бобину до появления первых кадров, снятых в трущобах, и снова просмотрела их, не снимая пальца с кнопки «стоп», которая находилась рядом с головкой воспроизведения.
— Трудно сразу найти что надо, — пробормотала она. — А! Вот здесь!
Изображение на экране показалось мне чем-то знакомым, хотя я не помнил, что видел его вчера в передаче или сейчас при ее воспроизведении. Грязная нищенская лачуга. Крупным планом показали полуобнаженного негра и вокруг него стайку детей лет двенадцати. Описание того, чем они занимались, я предпочитаю опустить. Я отвернулся.
— Нельзя, сеньор, просто закрывать глаза на такие вещи, — холодно заметила сеньора Посадор. — Пожалуйста, присмотритесь.
Я придвинулся к телеэкрану. Действительно, что-то в изображении показалось мне странным…
— Это не снимок, — сказал я, — а графика.
— Точнее говоря, заставка, — согласилась она. — Пожалуйста, следите внимательно.
Бобины снова завертелись. Появился еще один кадр, которого я тоже не заметил во вчерашней передаче, но который опять показался мне чем-то знакомым. В кадре маленький мальчик при одобрении матери отправлял свои физиологические нужды возле полотна на библейские темы. Четко были различимы крест и нимб вокруг головы Христа.
— Вы верующий, сеньор Хаклют? — спросила Мария Посадор.
Я отрицательно покачал головой.
— Большинство жителей Вадоса — католики. Каждый тотчас узнает репродукцию с «Распятия Христа», которое украшает алтарь в нашем соборе. Оно принадлежит одному из наши-х самых известных художников.
Сеньора Посадор прокрутила пленку дальше. Следующий кадр, на который она обратила внимание, демонстрировал сцену избиения ребенка: мужчина кнутом хлестал по обнаженной спине маленькую девочку.
— Стоит ли показывать дальше? — тихо произнесла сеньора Посадор. — Давайте лучше посмотрим кадры, которые вставили в ваше интервью.
Пленка крутилась дальше.
— Здесь находится сеньор Хаклют, — сказал телезрителям Кордобан.
Мое улыбающееся лицо появилось в кадре. А потом я увидел себя — вернее, человека, похожего на меня, — у входа в собор опускающим пальцы в чашу со святой водой. В следующем кадре мне пожимал руку сам президент. Затем я стоял коленопреклоненный перед епископом, с которым столкнулся в здании телецентра. Последний снимок — до повторного наплыва тех же кадров — был уже совершенно фантастическим: словно архангел я летел в белом одеянии с огненным мечом в руках над центральной станцией монорельса, из-под которой, будто встревоженные муравьи, выползали маленькие фигурки людей.
— Думаю, достаточно, — сказала сеньора Посадор и выключила видеомагнитофон. — Теперь, мне кажется, вы должны были все понять.
Я в недоумении покачал головой.
Она отодвинула пустые коробки из-под пленки и устроилась на тумбе возле видеомагнитофона.
— Тогда попытаюсь вам объяснить. — Она взяла сигарету и рассеянно закурила.
— Вы говорили, что слышали о подсознательном восприятии?
Я нахмурил брови.
— Да, я слышал о технике воздействия на подсознание. На телеэкран или киноэкран вводится наплывом и проецируется на какие-то доли секунды определенная информация. Подобные эксперименты проводились в кино. В кадры фильма включали такие простые понятия, как, скажем, «мороженое» или «оранжад». Некоторые утверждали, что ощущали на себе их действие, и им хотелось полакомиться. Некоторые, наоборот, заявляли, что никакого воздействия на них все это не оказывало. Я считал, что все эти трюки давно вышли из моды.
— Это не совсем так. Эксперименты в самом деле оказались не очень удачными.