Согласен, этот путь невероятно сложен, но в настоящих условиях он предоставляется единственно возможным. Конечно, можно создать ему искусственные конечности...
- Нет! - с чувством воскликнул Конвей. Если его теория правильна, то всякая операция на этой стадии окажется роковой. Если же нет и если пациент на самом деле такой злобный и непреодолимо враждебный, как представляется с первого взгляда, и если друзья его разыщут...
Чуть успокоившись, Конвей пояснил:
- Представьте, ваш друг с заболеванием кожи попал в руки к инопланетному доктору и тот не придумал ничего лучшего, как заживо содрать с него кожу и оторвать ему руки и ноги. Обнаружив его в таком состоянии, вы придете в негодование. Даже если предположить, что вы цивилизованное, терпимое и готовое на компромиссы существо - а эти качества мы пока не можем приписать нашему пациенту, - я беру на себя смелость предположить, что вы выйдете из себя.
- Это же несопоставимо, вы же отлично понимаете! - горячо возразил Маннон. - Порой приходится рисковать. Перед нами как раз такой случай.
- Нет, - ответил Конвей.
- Может быть, у вас есть лучшие предложения?
Конвей не спешил с ответом, тщательно взвешивая каждое слово:
- У меня есть одна идея, но пока я не хотел бы ее обсуждать. Если что-нибудь получится, вы узнаете об этом первым: Если не получится - все равно узнаете. Узнают все.
Пожав плечами, Маннон направился к двери, но, не дойдя до нее, остановился.
- Что бы вы ни делали, - произнес он, - это достаточно серьезно, раз вы решили держать все в секрете. Однако, если вы поделитесь этим со мной, в случае неудачи я разделю с вами и вину...
Все-таки есть настоящие друзья, подумал Конвей. Соблазнительно было бы поделиться с Манноном - он был дотошным, добрым и весьма знающим специалистом, чрезвычайно серьезно относившимся к своей профессии, хотя и имел обыкновение подшучивать над собой. Однако вряд ли он сможет делать то, о чем его попросит Конвей, и вряд ли он будет хранить тайну, если этим Конвей займется сам.
И Конвей с сожалением покачал головой.
ГЛАВА 5
Когда Маннон ушел, Конвей возвратился к своему пациенту. Теперь больной напоминал не просто баранку, а баранку, ссохшуюся и изрезанную морщинами. Конвею трудно было убедить себя, что с того дня, как пациент прибыл в Госпиталь, прошла всего неделя. Его задетые опухолью щупальца напряженно торчали под разными углами, подобно засохшим сучьям на мертвом стволе. Понимая, что опухоль закроет дыхательные пути, Конвей вставил в них трубки, чтобы обеспечить нормальное дыхание. Трубки помогли, однако дыхание пациента замедлилось и утратило глубину. Биение сердца участилось, удары его ослабли.
Неуверенность изматывала Конвея.
Он записал в историю болезни пульс и частоту дыхания больного и решил, что пришло время чаще его осматривать, а также договориться с Приликлой, чтобы делать это вместе.
Курседд не спускал с Конвея глаз. Он не стал предупреждать ее, чтобы она молчала, так как это породило бы еще больше разговоров и сплетен.
Конвей и так стал уже притчей во языцех у медсестер, а в последнее время обратил внимание, что старшие медсестры отделения стали относиться к нему с заметной прохладой. Но, если повезет, руководство еще несколько дней не будет знать об этом.
Три часа спустя он вернулся в палату вместе с Приликлой. Сам снова проверил пульс и дыхание, а ГЛНО выяснил эмоциональное состояние пациента.
- Он очень ослабел, - задумчиво сказал Приликла. - Жизнь в нем еле теплится. Дыхание почти неощутимо, а пульс частый и слабый... - Мысль о смерти была особенно невыносима для эмпата, и чувствительный Приликла не смог заставить себя закончить фразу.
- Убедить его мы ни в чем не можем, - размышлял вслух Конвей. Питаться он не способен, запасов энергии почти не осталось...