И как он мог позабыть, что рис впитывает влагу не хуже губки!? Его обманула и сбила с толку сухость трюмных отстойников; откуда ему было знать, что это лишь видимость благополучия. Конечно, он мог привести эти факты в свое оправдание, но не было ему прощения в главном он погубил корабль и провалил свое задание.
На рассвете французы, пробудившись от сна, оживленно болтали на своем птичьем языке, подобно сорочьей стае. Проснувшиеся Мэтьюз и Карсон сладко потягивались за спиной Хорнблоуэра, с хрустом расправляя затекшие за ночь члены.
- Завтрак, сэр? - почтительно осведомился Мэтьюз.
Слова матроса напомнили Хорнблоуэру его не столь уж далекое детство. Маленьким мальчиком он страшно любил играть в потерпевшего кораблекрушение. Он залезал в пустое корыто и представлял, что находится в одинокой шлюпке посреди океана. Он разрезал стянутый на кухне ломоть хлеба на дюжину кусочков, каждый из которых должен был изображать дневной паек. Затем он тщательно раскладывал их в ряд и пересчитывал. Но здоровый детский аппетит никогда не позволял ему растянуть двухнедельную норму больше чем на час. Он легко убеждал сам себя, что очередной день уже прошел, хотя в действительности не истекло еще и пяти минут, и проглатывал очередную "дневную" норму. Затем он поднимался на ноги, вставал посреди корыта, прикладывал к глазам руку козырьком и с важностью обозревал горизонт в поисках спасительного паруса. Не обнаружив такового, он снова садился, говорил себе, что вот и еще один день прошел, и съедал очередную пайку.
Сейчас ему было не до игр. Под бдительным оком Хорнблоуэра французский капитан и его помощник занялись раздачей завтрака: один морской сухарь и кружка воды из анкерка* [Анкерок - небольшой деревянный бочоночек вместимостью два-три ведра воды, сплюснутый сверху и снизу.] на каждого. Знать бы ему тогда, сидя в своем корыте, что такое морская болезнь, как сводит ноги судорогой от холода и многочасового сидения на узкой банке, как болят ягодицы и позвоночник от постоянного контакта с твердой древесиной, а самое главное, как тяжел может быть груз ответственности на плечах семнадцатилетнего юноши!
Хорнблоуэр отогнал от себя воспоминания детства и вернулся к суровой действительности. Насколько он мог судить, исходя из своего куцего опыта, небо не предвещало резкой перемены погоды. Он смочил палец слюной и поднял его над головой, заметив одновременно показания компаса.
- Немного отклоняет к западу, сэр, - заметил Мэтьюз, вслед за Хорнблоуэром проделавший такую же операцию.
- Пожалуй, - согласился Хорнблоуэр, лихорадочно вспоминая уроки в штурманском классе.
Чтобы оставить остров Уэссан с наветренной стороны, следовало держаться курса норд-норд-ост. Он знал, что как бы круто он ни забирал парус к ветру, при вчерашнем-то направлении, он не смог бы держать круче восьми румбов. Поэтому он приказал отдать на ночь плавучий якорь. Сейчас ветер несколько изменил направление. Он быстро сделал прикидку в уме: восемь румбов... курс норд-норд-ост... да, получается. Если ветер не изменится, они не только смогут оставить Уэссан за правым бортом, но и сделают это с достаточно большим запасом. Угроза наветренного берега - этот кошмар моряка - кажется, больше их могла не волновать.
- Поднять парус! - приказал он Мэтьюзу, все еще сжимая в руке сухарь, который так и не смог проглотить.
- Так точно, сэр!
Хорнблоуэр окликнул французов на носу, но те и без того поняли, что от них требуется и начали выбирать плавучий якорь. Это оказалось не таким простым делом в условиях всеобщей тесноты и опасно перегруженной шлюпки. Но вот все наконец устроилось, косой парус взлетел на мачту и можно было пускаться в плавание.