Александра Николаевна устало присела на край кровати, убранной яркой накидкой. Вытянула ноги, пошевелила пальцами ног. Было больно. Она осторожно прилегла на постель, не решаясь лечь с ногами. Ей было тяжело дышать. Она всегда себя держала в руках, но теперь ее воля дала сбой, и она вдруг почувствовала себя слабой и совсем одинокой. Она хотела попросить о какой-то помощи, но не решалась. Ей хотелось заплакать навзрыд, громко и открыто, но она не позволила себе и этого.
Малика заглянула в комнату, быстро подошла к Александре Николаевне, села перед ней на корточки, своим платком вытерла ей глаза.
— Тебе очень плохо? — сквозь слезы спросила Александра Николаевна, почему-то перейдя на «ты».
Хозяйка, не отводя глаз, отрицательно покачала головой.
— Господи, — сказала русская, — разве можно в нашем возрасте все начинать сначала?
— Да, поздно, — согласилась Малика.
Быстро встала, ушла на кухню, вернулась с чайником, двумя чашками и горсткой леденцов в маленькой вазочке.
— А что с товаром-то? — спохватилась Александра Николаевна.
— Соседка и ее сын присмотрят.
— Я не спрашиваю… Понимаю, что у тебя уже никого нет…
Это прозвучало совсем не как вопрос, поэтому Малика, по-прежнему улыбаясь, не ответила ничего.
— Я вот тоже одна, но у меня есть квартира, цветы. Муж умер два года назад. Последние десять лет мне с ним было ох как плохо. Все время кричал, жестокий был. Я сейчас свободна и спокойна. Перестала жить для кого-то. Живу для себя.
Малика подошла к кровати, сняла с ног Александры Николаевны тапочки, положила ее ноги на покрывало.
— Давай повыше подушку положу, — предложила она и, осторожно подняв голову гостьи, помогла ей лечь удобнее.
— Чай не очень вкусный, — не ожидая возражений, сказала Малика.
Александра Николаевна сделала глоток:
— С травой какой-то?
— Какая трава! Чай как солома. Плохой чай, нет другого. Вот офицеры иногда приносят нам на обмен — тот лучше.
— Много чего приносят? — спросила Александра Николаевна.
— Да все, что попросим! Свою форму продают, бушлаты, даже с погонами. Мне кажется, попрошу кого-нибудь из них принести оружие, за хорошие деньги — принесут.
Александра Николаевна устало закрыла глаза. Тяжело вздохнула:
— Молодые мужчины… Молодым нельзя давать оружие в руки. Они должны учиться, работать. Строить дома, дороги. А если, не дай бог, война, — вот после тридцати — пусть. Уже сделали основные дела — ну и пусть петушатся. Дурные они, глупые…
Малика посмотрела на Александру Николаевну, поставила чашку. Задумалась.
— Да и я дура — с такими ногами в такую дорогу, — тихо сказала Александра Николаевна.
Она попыталась помассировать икры. Малика села рядом. Мягко отстранив руки Александры Николаевны и уложив ее на подушку, начала осторожно поглаживать ее больные ноги.
— Дорогая, у тебя есть сестра, брат?
Хозяйка, кажется, давно ждала такого вопроса:
— Брат в Грозном, старый совсем. Средний — погиб. Две сестры погибли, младшая с племянником где-то в горах.
— Живет?
— Он воюет. Она, наверное, с ним, а может, она где-то там у родственников. Год уже ничего о них не знаю.
— Ты так добра ко мне, — с благодарной улыбкой почти прошептала Александра Николаевна.
— А что ж без причины-то злиться?.. Мы же могли бы и сестрами быть. Мужчины между собой чаще враги, а мы с самого начала — сестры. — Малика улыбалась.
— А я могла бы жить здесь, — оглядывая комнату, сказала Александра Николаевна. — Сначала я у тебя почувствовала себя чужой, а теперь понимаю, что и сама так раньше жила.
Малика поправила платок на голове, опустила голову:
— Здесь все вокруг разрушено. И не только дома. Сама жизнь взбаламучена. Хорошие дружат с плохими, святые пожимают руки чертям, люди обманывают друг друга, говорят много красивых, высоких слов и обманывают, обманывают… Ладно, не слушай меня, мы вообще-то народ веселый, смеяться любим.
— А муж-то твой где? Дети…
Малика подошла к окну и, не оборачиваясь, ответила:
— Только не думай, что я одна совсем. Меня не бросят. У нас старухи не побираются. Сил не будет — найдется дом, где я не самой последней буду.
— А я хотела тебя к себе забрать, — почти пошутила Александра Николаевна. — Я тебе адрес свой все равно оставлю. Дай карандаш, бумагу!
Малика протянула ей блокнотик и карандаш. Александра Николаевна аккуратно заполнила страничку.
— Малика, я пойду, потихоньку пойду. Дала слово солдатикам, что скоро вернусь, да и сигареты, сладкое надо передать… Но давай договоримся, что завтра опять увидимся, я подойду к тебе на рынок…
Александра Николаевна не без труда встала с кровати.
— Хорошо, завтра увидимся, — как бы почувствовав облегчение, ответила хозяйка, но, остановив Александру Николаевну, предупредила: — Ты подожди минуту, попрошу сына соседки проводить тебя. Не возражай!
Александра Николаевна осталась одна. Она слышала стуки в дверь, реплики на неизвестном ей языке, голоса женщин, детей. Она решила, что ей надо запомнить эту комнату, и, внимательно оглядывая предметы и обстановку, прятала все это в своей памяти.
Малика вернулась с юношей лет семнадцати, высоким, черноволосым.
— Это Алан, сын соседки, подруги моей. Он как-то говорит по-русски, проводит тебя.
— Спасибо, милая, спасибо. — Александра Николаевна сердечно обняла женщину. — До завтра!
Малика что-то строго сказала парню, и он, стесняясь, взял Александру Николаевну под руку. Они вышли из комнаты.
Малика осталась одна. Села на стул у окна. Задумалась.
Александра Николаевна и Алан шли по полю, через высокую сухую траву.
Александре Николаевне хотелось поговорить с молодым человеком, но она не знала, с чего начать. Будто прочитав ее мысли, парень сам пришел ей на помощь.
— А вы откуда будете? — как-то легко спросил он.
— Из Ставрополя, — быстро ответила она. — Был там?
— Нет, — просто ответил он.
— А хочешь поехать?
— Не… Я бы в Мекку съездил… Или вот в Петербург… Там красиво, говорят… Море…
Она улыбнулась:
— С Меккой ты сам разберешься, а вот в Петербург, в Эрмитаж можем сходить вместе. У меня там подруга всю жизнь работает, поедем в Петербург…
Алан ничем не выдавал своих чувств и шел молча, протаптывая тропинку.
— Ты о чем сейчас думаешь? — спросила Александра Николаевна, не теряя интереса к разговору с юношей.
Алан после паузы, явно совершая усилие, произнес резко:
— Я знаю, что это не зависит от вас, но прошу: отпустите нас. Мы устали, терпеть мы не можем вечно, мы устали…
— Кто это мы? Эх, мальчик, мальчик… Если бы все было так просто! И ваше терпение не бесконечно, и наше терпение не бесконечно. Знаешь, что однажды сказала одна старая японка — я где-то прочла, — когда ее спросили, чего надо просить у Бога? Она сказала: просите ум. Обязательно проси прибавить разума. Сила мужчины не в руках и не в оружии.
Алан молча смотрел в глаза русской женщины, и не было в его взгляде ни согласия, ни понимания. Он еле сдерживал себя.
Она коснулась его плеча, и они продолжили путь в сторону уже видневшейся военной части.
Алан медленно шел за ней.
— Свободу, свободу… — тихо размышляла она вслух. — Мне бы твою свободу…
Мальчишка зло в ответ:
— А ваша свобода где?
Рядом с часовыми у шлагбаума сидел солдатик, когда-то обещавший ее накормить. Он увидел Александру Николаевну, подбежал к ней.
Она не слышала, что ей укоризненно выговаривал солдатик, шла за ним и улыбалась. Ей казалось, что она счастлива и проживет долго.
В столовой ее ожидали солдаты — наряд по столовой. Быстро накрыли стол, уселись вокруг и молча смотрели, как она ест. Улыбались украдкой, она тоже. Украдкой.
Александра Николаевна закончила трапезу, сидела и молчала, погруженная в себя. Солдатики, чей наряд по столовой еще продолжался, расположились рядом с ней. Двое сбоку, уместившись на лавке, один сидел напротив и поглядывал на женщину, думая о своем.