Дорожка от крыльца до самой калитки вела сквозь виноградник. Как часто бывает на юге, дед Иван смастерил лёгкую арочную конструкцию вдоль дорожки, перетянул её проволокой, и засадил виноградом. Это сейчас, в марте, перевитый лозой проход продувается насквозь во все стороны, но уже к маю ярко-зелёный по весне виноградный лист укроет всякого, кто шагнёт от калитки во двор.
Мужики сидели на крыльце прямо на деревянных ступеньках, Коля-Окалина курил и сетовал, что не будет туриста на побережье в этом году, а значит подзатянет пояса Стрелковое от недобору. Председатель соглашался, что тут скажешь, турист – он главный кормилец на побережье.
– Так ведь, Иван Пантелеевич, я к тебе не жаловаться пришёл, – наконец подступился к делу Калина.
– Да, уж я догадался, Николай Петрович, – усмехнулся председатель.
– О! Тогда прямо буду говорить. Сам, поди, понимаешь, Иван Пантелеевич, настала пора действовать. Ты видишь, что в Крыму происходит? Отвалится он, трещина через Стрелковое пройдёт, а мы не готовы.
– К чему не готовы, Николай Петрович?
– О! Так всё тут прахом пойдёт, председатель, неужто не понимаешь? Через две недели референдум в Крыму, отвалится он от Украины, как пить дать, а граница-то через нас идёт. Через мой санаторий! И где ты видел, Пантелеич, чтобы на границу турист загорать ездил…
Граница Автономной республики Крым, действительно, шла через Стрелковое. Само село и вся северная оконечность Арабатской стрелки находились в Херсонской области, но уже километрах в пятнадцати южнее села начинался Крым. А санаторий «Стрелок» стоял всего в километре от административной границы с автономией. Хотя, Иван Пантелеевич помнил времена, когда и Стрелковое к Крыму относилось. Да, что тут помнить, паспорт любого старика в селе открой, чёрным по белому прописано место рождения – село Стрелковое Крымской АССР, ещё когда автономия в составе РСФСР числилась. Зато потом понеслись преобразования: от автономии к области, от России к Украине, вот где-то на том пути, на какой-то административной колдобине и отвалилось Стрелковое от Крыма, приписали его к Херсонщине. «Так, ведь, одна советская страна была, мудри, не хочу. Вот и намудрили мудрилы, теперь расхлёбывай», – в который уже раз подумалось Ивану Пантелеевичу.
– …В общем, накроется, Пантелеич, мой санаторий медным тазом, и всё тут накроется, помяни моё слово, – продолжал Калина.
– Да ты не пугай, Николай Петрович, что надумал, говори прямо.
– О! Тебе скажу, председатель… Ты мужик умный, сто раз думаешь, прежде чем отрезать, – всё-таки прямо говорить Калина пока не решался, – а резальщиков по нонешним временам развелось… Ну, да ты сам всё знаешь.., – прикурил он новую сигарету от старой, и лишь чуть прищурился от дыма попавшего в глаз. Председатель терпеливо ждал.
– В общем, Иван Пантелеевич, пора действовать. Отряд нам нужен…
– Самообороны? – подсказал дед Иван.
– О! Точно! – обрадовался Коля-Окалина. – Я тут слова подбираю, а ты всё знаешь, председатель. У меня в Виннице свояк крученный, ну в смысле знает, что да как… Звонил я тут ему, советует ров копать за околицей…
– За северной? – подсказал дед Иван.
– О! Зачем? – удивился Калина. – На юге копать надо. Но не за околицей, а за санаторием моим, по границе. А то, как попрут колорады2 с юга, не сдюжим. Как думаешь, Пантелеич, много народу в отряд «Правого сектора» соберём?
Люди
Какой-то мутный март в этом году выдался. Да и февраль не лучше. Январь, так и вовсе, полный отстой. В декабре, вроде, полегче было, но вообще, как с октября покатились все рейтинги вниз, так я их до сих пор остановить не могу. А мне эти рейтинги, во, как поднять надо.
Чтобы понятней было, как надо, станьте перед зеркалом, подбородок повыше, взгляд стальной, и решительно так, рукой на уровне подбородка черканите в воздухе… Не-не, так не пойдёт. Этим вялым движеньицем вы и рейтинги такие же получите, а мне, во, как надо: черкануть к себе, чтоб аж просвистела рука у горла и замерла у плеча. Если успели поймать в эту секунду в зеркале свой безумный взгляд на фоне сцепленного оскала, сразу поймёте, как сильно сдали́сь мне эти рейтинги.
Я программным директором на радиостанции тружусь. Не самая последняя в Москве станция, скажу я вам. Для той музыки, что русским роком зовётся, и вовсе первой считается. А у меня 20 мая контракт заканчивается. Так что к маю мне эти рейтинги – хочешь не хочешь – надо за уши на место вытаскивать. Ибо хочу. Ибо прёт меня моя работа. А учредитель, он хоть и странный ти́пус, но не настолько, чтобы на фоне пикирующих рейтингов продлевать контракт со сбитым лётчиком. Тем более, генеральный директор ему явно в уши дует, и явно не в мою пользу. В глаза мне улыбается: «Михаил Евгеньевич то, Михаил Евгеньевич сё», а за спиной интриги плетёт…
Таких проблем, скажу прямо, никто не ожидал после летнего успеха. Давно ведь, все хотели поменять что-то кардинально на станции. Одни и те же музыканты в плейлисте из года в год, одни и те же песни все пятнадцать лет. Перемен требуют наши сердца. Но на самой главной станции имени Виктора Цоя этот клич каждый день из года в год слушали, но не слышали. Пока я в июне новый формат не запустил – «Третью смену», ночную программу, где молодые, никому не известные музыканты, отжигали в студии два часа всё, на что способны.
И попёрло, скажу я вам. Почти сразу пошли рейтинги вверх. Сначала новой программы, а затем всей станции. Головокружение от успехов и позволило мне замахнуться на святое – на чашу Грааля нашего радио – на плейлисты, которые годами так деликатно пестовались, что иногда (сейчас снова будет святотатство!) всё тот же Цой со своим воплем: «Перемен!», походил у нас на сатиру на самого себя.
В общем, в октябре замахнулся-таки я, поменял плейлисты в пропорции шестьдесят на сорок, ну в смысле, оставил 60% старого доброго русского рока и добавил 40% новой, качественной и современной, но малоизвестной русской музыки. Ну и покатилось всё куда ни попадя. К просадке-то я был готов, ясное дело, самая радикальная аудитория первой побежит, когда незнакомую музыку услышит, тут главное перетерпеть. Понятно, ведь, всё – самые нетерпимые к переменам быстро сваливают, нового слушателя гораздо дольше собирать приходится. Но – и вот тут-то главный секрет! – к тому времени, когда новая аудитория соберётся, должна вернуться и большая часть старых слушателей. Таков расчёт был. А потому что никто им больше, чем мы, русского рока всё равно не предложит, не нужен он особо другим станциям даже в таком, урезанном количестве. Так что, всего лишь потерпеть…
Вот и терпели, в декабре-то остановилось падение, как я и рассчитывал, подросли даже немного. Но потом всё застопорилось, и вместо медленного, но уверенного движения вверх, началось всё то же, но только вниз. Долго ничего понять не мог, может, даже слишком долго, но в марте понял, наконец. Украина всему виной.
Мужская аудитория всех московских радиостанций, на фоне событий в Крыму и на Украине, массово качнулась от музыкальных станций в сторону информационных, у тех рейтинги выросли, у музыкальных просели. А у нашего радио просели особенно заметно на фоне моих экспериментов. Кто же мог подумать, что мой родной Крым так меня подставит…
– Надо бы деду позвонить, – нерешительно протиснулась сквозь поток сознания дельная мысль, – как он там, в Стрелковом, справляется…
С первым в своей истории национальным вопросом село Стрелковое справилось довольно легко ещё года три назад. И ладно бы тогда неугомонный Васька Глод умудрился снова что-нибудь отчебучить, так нет же, разлад случился во вполне себе уважаемой в окру́ге семье.
Дед Ульян Горбунов, в прошлом главный бухгалтер одноимённого с селом совхоза, почи́л незадолго до того, как двое его старших сыновей – Славка и Ванька, прознали про то, что их младший брат – Вовка – собрался менять фамилию. Дело в общем житейское: был женат Вовка на Катьке, а Катька та была немкой, ну из русских немцев, их много испокон веку жило не только на Волге, но и в Крыму. Чтобы сразу внести ясность – были все эти Славки, Ваньки, да Вовки с Катьками довольно степенными и взрослыми людьми, просто в деревне накоротке по другому и не кличут никого: старшему – Вячеславу Ульяновичу, оператору местной газораспределительной станции, в то время 55 стукнуло, средний Иван Ульянович, отставной прапорщик, тоже за полтинник перевалил, да и младшенький Владимир Ульянович, механизатор, со своей Екатериной Алексеевной, урождённой Мейер, в том году сорок пятый день рождения собирались праздновать. Вовка с Катькой, кстати, каждый раз улыбку вызывали своими празднествами, ведь родились они в один год, только он – 8 марта, в женский день, а она – 9 мая, в день Победы.