Ничего, он еще вернется в эту Гиперборею! И не один, а с компанией лихих приятелей! Они выжгут посевы, завалят колодцы, размечут по бревнышку дома, вспорют животы мужчинам, а женщин... женщин... С полминуты он раздумывал, что можно сделать с женщинами, особенно молодыми, затем снова сплюнул на песок и направился к пещере; мечты - мечтами, но желудок требовал своего.
Вскоре юноша уже брел вдоль линии прибоя, вооруженный самодельным луком. Нож был засунут за пояс его рваных штанов, сквозь дыры облезлой меховой куртки просвечивало смуглое тело, крепкое, как буковая древесина; игривые волны то и дело окатывали его босые ноги. Здесь, у моря, можно было найти массу полезного: плавник, подходивший для костра, если его высушить на солнце, съедобные ракушки, снулую рыбу, округлые плоские камни, годные, чтобы метать их в чаек. Чайки и составляли его основную пищу, и в первые дни, несмотря на отвратительный вкус, Конан поглощал их с жадностью; в северных гирканских степях не было и того. Возможно, там и водилась дичь, но чтобы добыть ее, требовалось нечто поприличнее лука, который бил едва ли на сорок шагов.
Он наклонился, оторвал от обросшего водорослями валуна пару ракушек, раздавил створки в кулаке и высосал студенистую плоть моллюсков. Не очень похоже на мясо... на рыбу, впрочем, тоже... На миг соблазнительное видение мелькнуло перед ним - не то зажаренный на вертеле барашек, не то нежная молодая свинья. Желудок отозвался голодным урчаньем, и Конан начал торопливо обирать валун, на котором оставалось еще с десяток раковин.
О, Венариум! Теперь он вспоминал не кровь, струившуюся по его клинку, не дым пожарищ, не гаснущие глаза мужчин, не редкие женские вопли - в крепости, построенной аквилонцами на земле Киммерии, женщин было немного. Он думал о том, чем закончилась битва: о пире, который знаменовал победу. Пир, какой пир! Вино лилось рекой, доброе аквилонское вино, розовое и красное, сладкое, как мед! И пиво, хмельное пиво из крепостных запасов! И бычьи туши, истекавшие соком над кострами... Сглотнув слюну, Конан злобно выругался; он чувствовал, что жаждет всего: питья и пищи, оружия, украшенного каменьями, роскошной одежды, женщин... Когда-нибудь все это у него будет! Он поклялся Кромом, что урвет свой кусок, если даже для этого придется перерезать тысячу или две глоток.
Мир обещал ему не слишком много, но и не слишком мало; сейчас он был нищ, но везде требовались крепкие руки, способные держать меч и топор. Меч и топор могли принести все земные блага, и Конан, задумчиво поглядывая на море, с минуту решал важную проблему: куда лучше податься - к разбойникам или в стражу блистательного Ашарата, шандаратского владыки. Он мог стать пиратом, наемником, охранником караванов - либо присоединиться к степным молодцам, для которых эти караваны были лакомой добычей... Он мог идти на юг, на запад или восток - либо вернуться на север, на холодный мрачный север, чтобы с шайкой лихих молодцов снова нагрянуть в гости к гиперборейцам. Последнее представлялось ему весьма героическим деянием.
Собственно говоря, первые шаги к чаемому богатству и славе он уже обдумал. Служба у богатого купца или даже у самого Ашарата его не слишком соблазняла: во-первых, он не любил подчиняться, а во-вторых, кто взял бы стражником нищего мальчишку, хотя и неплохо владеющего клинком? Страж лицо доверенное, и доверие хозяина значит не меньше ловкости в обращении с оружием; Конан понимал это своим варварским, еще полудетским разумом, и мысли о карьере при шандаратском дворе быстро улетучились у него из головы.
Более соблазнительным казалось податься в пираты или в разбойники; на берегах и морских просторах Вилайета хватало и тех, и других. Но если уж и прибиться к какой-нибудь шайке, то не сейчас.