Лейтенанта, который организовал задержание, повысили до капитана и, кстати, отправили подучиться в известное вам заведеньице. Улыбчивый такой парень, я его еще "Явой" постоянно угощал, отменный был курильщик... Простите, мы снова отвлеклись. Итак, Кондратьев - в "Крестах", ему грозит срок за валютные махинации и заодно выясняется его участие в ограблении поезда. Зато про бриллианты никто не знает, обратите внимание. Сдается мне, ваш Кондратьев слегка переусердствовал с секретностью и скрыл от своих соратников свою находку. Зато теперь, когда он - на нарах, а его друзья - еще на свободе, уже не до секретов. Талантливый организатор, Кондратьев, к сожалению, слаб здоровьем. В тюрьме ему диагностируют сразу несколько болезней, нужны лекарства, усиленное питание, передачи с воли... Родственников нет, денег нет, есть бесполезные бриллианты, переправленные в надежное место. Настолько надежное, что главный хранитель сокровищ о судьбе Кондратьева не догадывается. Что остается узнику "Крестов"? Отправить послание Шереметьеву с Пушкаревым, дабы те вернули обратно камушки и поскорее обратили их в деньги. Однако пенитенциарное заведение наподобие "Крестов" - не курорт, камеры отдельные, соседей нет... Да и не передашь ведь открытым текстом: мол, бриллианты там-то и там-то. И тогда Кондратьев изобретает выход, остроумный и безумный одновременно.
Доктор вздохнул с видом легкого сочувствия.
- Подозреваю, что именно болезни подточили рассудок вашего доверителя, - сообщил он. - Шифр его оказался настолько замысловат, что даже мне,
человеку аналитического склада ума и с большим филологическим опытом, пришлось не один год плутать в дебрях его тайнописи, отыскивая четыре бриллиантовых зерна... Представляете, в больничном боксеизоляторе "Крестов" одинокий Кондратьев лихорадочно исписывает десятки тетрадных листов... стихами собственного сочинения!
Заметьте, дорогой геноссе Потапов, сочинял узник отнюдь не любовную лирику и не "Сижу за решеткой..." Из-под его карандаша с самого начала стали выходить жестокие четверостишия и двустишия, одно мрачнее другого. И все эти опусы про пробитые головы или перерезанных трамваем малюток он поспешно рассовывал всем, кому попало: конвойным - так конвойным, врачам - так врачам, санитарам - так санитарам, а при первой возможности рассылал эти же стихи по различным тюремным и судебным инстанциям вперемежку с жалобами на плохое обращение. Версификаторский дар Кондратьева был невелик, что тоже было на пользу - сложная и изысканная поэзия трудна для запоминания, зато кровожадные строчки заключенного "Крестов" всеми усваивались с налета. Это было похоже на эпидемию, на массовый психоз. Сам того не замечая, Кондратьев сделался основоположником чрезвычайно популярного поэтического направления. И когда в декабре семьдесят девятого так и не дождавшийся помощи Кондратьев тихо угасал в своей отдельной больничной палате с решетками, его опусы уже стали фольклором... Подумать только! Вся страна декламировала садистские стишки, но никто и не подозревал, откуда они взялись. И уже тем более никто не догадывался искать в этих строчках какое-то зашифрованное послание!.. Никто, кроме меня.
9
- Дальше у меня уже были только технические трудности, - с улыбкой продолжил рассказ доктор. - Я имею в виду - поиск канонических вариантов стишков. Вы, наверное, догадываетесь, что любой текст, попав в орбиту устного распространения, может варьироваться, видоизменяться. Это - аксиома фольклористики, известная еще до Проппа и Веселовского... К великому сожалению, из десятков тетрадных листочков с автографами Кондратьева я обнаружил только три, с семью четверостишиями, остальные канули в никуда за давностью-то лет: поздновато я спохватился, мой грех...