- Давай обмахиваться ресницами, - тихо предложил я. - Как будто мы с тобой мотыльки.
- Как это? - не поняла она.
- А вот так! - я приложил свой правый глаз к её правому глазу и стал усиленно моргать, стараясь зацепить своими неуклюжими короткими ресни-цами её роскошные ресницы. Она мне отвечала тем же, словно хотела вымес-ти соринки из моего глаза. Так мы долго ласкали ресницами друг друга и молчали.
- Теперь давай другими глазами, - прошептал я.
- Давай, - тихо ответила она.
Насладившись обмахиванием ресниц, я отодвинулся и снова стал раз-глядывать её лицо. Оно было так близко ко мне, что я ощущал его запах, ви-дел отдельные его части: нос, рот, длинные ресницы, расширившиеся зрачки, почти сливающиеся с чёрной радужкой, влажные зубы в растерянной улыб-ке. Мне хотелось всё это целовать по отдельности, но я не решался этого де-лать. Мне нам ум пришли строки Есенина: "Лицом к лицу лица не увидать".
Я попытался отжаться, опершись кулаками о сугроб, но руки мои уто-нули в мягком снегу. Однако мне удалось немного отодвинуться от Нонны, её лицо предстало предо мной во всей своей первозданной красе. Я был влюблён и потерял голову. И шептал:
- Мэ шен миквархар! Мэ шен миквархар!
Она заливалась счастливым смехом и вторила мне:
- Шерекили! Шерекили! Макоце! Макоце!
- Что такое "макоце"? - спросил я.
- Сам догадайся.
- Я думаю, что это значит "дурачок".
Она расхохоталась, но не ответила на мой вопрос. И только намного позже, уже по возвращении в Москву, я вспомнил это слово и прочитал в грузинско-русском разговорнике, что оно означало: "Поцелуй меня!".
Не хочется произносить банальности, но куда от них денешься. Право, никуда от них не деться. Ведь всё, что говорится, всегда когда-то говорилось раньше. Всё суета сует, говаривал царь Соломон. Перефразируя его слова, можно сказать так: бывает сказано нечто, о чём говорят: вот сказано новое; но это было сказано раньше много раз в веках. И ещё можно сказать словами Тютчева, немного их переиначив, но близко по смыслу: мысль изречённая есть банальность. Так вот, я сформулирую банальность применительно к тем событиям, которые я стараюсь, как умею, живописать: всё когда-то начина-ется и всё когда-нибудь кончается.
На следующий день, ещё не рассветало, все наши грузинские и армян-ские друзья покинули турбазу "Буревестник", чтобы успеть на первую "ку-кушку", отправлявшуюся в Хашури. Закончились их короткие зимние кани-кулы. Уехали все. Мы даже не смогли их проводить, потому что было слиш-ком рано, и мы, четверо москвичей, ещё крепко спали. Разумеется, это не стало для нас неожиданностью, мы попрощались со всеми ещё с вечера.
Весь день я не мог найти себе места. Кататься на лыжах я не мог, про-сто гулять, не хотелось. Я весь день валялся на кровати, пытался читать сти-хи Цветаевой, но не смог, голова не варила. В ней была полная пустота. Ино-гда я начинал думать о Нонне, но эти думы носили какой-то абстрактный ха-рактер. Я был убеждён, что мы будем вместе, но где и как мы будем жить, мне в голову не приходило. "Это всё потом!" - отгонял я от себя эти слож-ные вопросы. Сейчас они не имели смысла. Сейчас есть только она и я. Меня воодушевлял пример Александра Грибоедова и Нины Чавчавадзе.
Я достал из тумбочки оставшуюся после вчерашних проводов грузин-ских и армянских друзей бутылку вина и стал прихлёбывать прямо из гор-лышка, изображая, что я сижу за стойкой в американском салуне и вот-вот начнётся пальба из кольтов. Поистине, ждать и догонять - нет хуже. В голове заиграло, зашумело, и я продрых до вечера.
До конца нашего кратковременного отпуска в Бакуриани оставалось два дня. Как раз на эти оставшиеся дни пришлось начало монтажа оборудо-вания кресельной канатной дороги на Кохту. Прибыл лафет с приводом-натяжкой, сопровождаемый большим автомобильным подъёмным краном. Я с интересом наблюдал за действиями шеф-монтажников, прибывших из Австрии для руководства монтажом и наладкой оборудования знаменитой фирмы "Доппельмайер". Особенно меня заинтересовали ловкие действия одного пожилого монтажника, который занимался счалкой тягово-несущего каната. Это была виртуозная работа. Он голыми руками расплетал, словно косу любимой девушки, концы стального каната, которые должны были сое-диниться в замкнутое кольцо. Потом выкусывал специальными кусачками отдельные плети с двух сторон, заплетал оставшиеся с помощью пассатижей, а торчавшие кончики заколачивал молотком между свиваемыми струнами. Движения его крепких пальцев были неторопливы и точны.
Когда он закончил работу, место счалки невозможно было отличить от целого каната. Я был восхищён. Когда пытаешься описать этот трудовой процесс, понимаешь, что читателю трудно понять это завораживающее дей-ствие, не видя его воочию, поэтому надо напомнить, что стальной канат этот толщиною с руку.
Эти наблюдения помогли мне пережить два последних дня, оставав-шихся до нашего отъезда, они пролетели почти незаметно, как бывает всегда во время окончания отпуска. Наконец наступил последний день. Чтобы не вставать чуть свет, мы решили ехать вниз второй "кукушкой", которая от-правлялась в середине дня. Мы собрали свои манатки, распрощались со все-ми, кто "обеспечивал" наш отдых своим вниманием и заботой, и с грустью покинули турбазу "Буревестник". На прощание директор турбазы Сократ пожал нам руки и сказал:
- Приезжайте в следующем году, у нас будет отличный подъёмник. Я вам обещаю.
- Обязательно приедем! - сказали мы.
XXXV
В "кукушке" мы ехали молча, каждый думал о своём. Я вспоминал дни, проведённые в обществе Нонны, и с нетерпением ждал новой встречи. "Кукушка" неторопливо чухала вниз по узкой колее, и мы не заметили, как кончился снег в лесу, через который вилась эта детская железная дорога. Когда мы прибыли в Хашури и дотащились пешком до станции, где нам предстояло сесть в электричку на Тбилиси, день уже клонился к вечеру.
- Вы только взгляните на тех грузин в огромных кепках, которые стоят, прислонясь к стене вокзала, и молча покуривают свои замызганные трубки! - воскликнул Вадик Савченко. - По-моему, эти те же самые, которые так же стояли, когда мы приехали из Москвы в Хашури.
Нам показалось это жутко смешным.
- Они что же, и спят здесь, стоя? - предположил Толя Дрынов, по своему обыкновению хохоча.
- Нет, конечно, - отозвался Лёша, - спят они дома. Здесь они живут.
Сдавать вещи в камеру хранения ручного багажа мы не стали, это не имело смысла, так как до прихода электрички оставалось не больше часу. И не хотелось этот час растрачивать на пустяки.
- Но спуститься туда, в этот сладко пахнущий багажом подвал всё же стоит, - сказал Лёша Куманцов. - Вы что, забыли про квитанцию, которую нашёл неожиданно Вадик у себя под шапкой?