- Филень?
Староста намекал, что Князь - авторитетный осужденный, хотя и не вор в законе, не рецидивист.
- Теперь да.
- Родыч?
Его интересовало, не является ли Князь неизвестным старосте опытным вором, чем-то досадившим органам.
- Форт - не курорт. Зачем здесь?
- Восемь шнуров на мне.
- Круто.
Помолчали. Следя за беседой настороженно, так, чтобы в случае чего быстро прийти на помощь старосте, зэки разбрелись, рассредоточились по шконкам.
- Шпаеры? - спросил староста, имея в виду, не милиционеров ли замочил Князь, что и заставило вертухаев устроить ему "пресс-хату".
- Нет, пехотинцы.
- Завалил по закону? Мстить будут?
- Если закон соблюдают, не должны б. Все по закону. Я был в охране. Они поперли на клиента. В меня стреляли. Стрелял и я. Лицом к лицу. У всех - стволы. Все по закону, без обид.
- Дай Бог, если они закон соблюдают. Если отморозки, будут тебя и на зоне искать, чтоб замочить.
- Отобьюсь.
- Вижу, что не пацан. А от всех не отобьешься. Когда-то и спать надо. На зоне могут достать.
- Я до зоны и не надеюсь дожить. Из СИЗО буду на лыжи вставать.
- Не вигоневый?
Старосту интересовало, не ведет ли Князь двойную игру.
- Что тут скажешь? Хвалиться не к лицу, ты глаза имеешь, сам видишь.
Ответ старосту удовлетворил.
- Я б тебе помог, да нас сейчас разведут.
- Почему?
- Я так понимаю, кто-то спешит. Кому-то надо тебя по-быстрому сломить. Не вышел один номер, они - второй; мы тебя не опустили, значит, к законникам имеешь свой подход: теперь тебя к отморозкам в камеру бросят.
- Молодые?
- Не просто молодые; те, кто закон воровской не соблюдают. У них свои законы.
- Выход?
- Постарайся из камеры отморозков попасть в ШИЗО. Там у меня губа (контролер возле ШИЗО) через два на третий - свой. Поможет выпулиться, даст цинк от меня. Выпулишься из ШИЗО в нестрогие камеры штраф-блока, оттуда снова в общую камеру, но обычную, потом тебя переведут в хозобслугу. Станешь помощником повара, тогда и на лыжи встанешь, раньше нельзя. Не выйти.
- Налажено?
- А то, не ты первый, не ты последний смертник в придурки переходит. Потерялся, уже полдела. Вторые полдела - уйти из форта. Я тебя найду.
- Почему помогаешь? Понравилось, как я ногами работаю.
- Понравилось, что ты лицом не хлопочешь. Страха на лице не было, хотя и понимал ты, что жизнью рискуешь. Это и понравилось.
- Все мы рискуем; ты, помогая мне, тоже рискуешь.
- Я по закону живу. Может, и не прав, а иначе уже не смогу.
Лязгнули затворы двери камеры.
- Кто тут подследственный Князев? На выход с вещами.
- Какие у нас вещи? - усмехнулся Князь.
- Как считать, - сказал вор-законник. - Может, кое-что ты тут и приобрел.
- Или кое-кого.
Они, понимая друг друга, обменялись взглядами.
Камера, безоговорочно признающая власть старосты, проводила Князя молчанием: меньше знаешь, дольше проживешь...
В камере отморозков было так же душно, грязно, тесно и вонюче, как в других. На шконках, стоявших в три этажа, сидели, свесив ноги, десятки молодых парней, из-за жары обнаженных по пояс, синея татуировками. Однако татуировки были не блатные, а на вольные темы. А вот лица и затылки, как правило, настолько похожи, что отличить с первого взгляда одного от другого было непросто.
Тут тоже был свой смотрящий, однако в отличие от умного, ироничного лица старосты "пресс-камеры" у этого старшого было плоское, как блин, невыразительное лицо с маленькими глазками, тупо и равнодушно взиравшими на мир.
Староста небрежно показал новенькому его место - третьим на втором ярусе, в опасной близости к параше. Еще одно перемещение, и начинался ярус у самой параши, на котором сидели или лежали вплотную друг к другу опущенные. С ними было знаться западло. А стать опущенным можно было в одну минуту. Достаточно было, например, проиграться в карты.