В пятницу, накануне выходных, художница приволокла своё творение в класс.
- Помнится, ты хотела всем показать? - формально спросила Ритка у слегка побледневшей Лили, развязывая тесёмки папки. Что оставалось Лиле? Лиле оставалось лишь изобразить улыбку и чуть хрипловато сказать:
- Валяй! Здесь все свои.
Рита поставила картину на доску, как на подрамник. Ребята сгрудились вокруг.
- Вот чума!
- Ну точно же!
- Ахахааа! Лилька, тебя разгадали и разоблачили!
- Фишман, ты просто какой-то прожектор перестройки!
Перед Лилей стояла архисложная задача: надо было разглядывать картину и быстро конструировать правильную реакцию для окружающих. Одновременно. Задача почти непосильная, потому что Рита натворила делов. Её шарж бил Лилю в самое слабое и больное место, демонстрируя всему свету, что её тайна - вовсе не тайна, что Лилина суть очевидна и видна любому внимательному человеку. Ну, пусть не любому... Но такому, как Рита, видна. И такая, как Рита, может легко отодвинуть, словно тюлевую занавеску, выстроенную Лилей стену для сохранения в тайне её слабости. Она думала, что стена надёжная и крепкая, а оказалось - вообще не стена, а тюлевая тряпочка. Отдёргиваемая одним лёгким движением руки художника.
Рита нарисовала театральную сцену, перед которой полный зал зрителей, изображённых силуэтами, обращёнными спинами к смотрящему, сцена же - прямо перед ним, он - зритель где-то в амфитеатре. В центре сцены стоит некто, тоже в виде силуэта, в котором угадывается роскошная женщина, похожая на Мэрилин Монро. Её руки подняты, на неё направлен свет прожектора, она купается в овациях, к ней летят букеты. А чуть справа и сзади стоит Лиля. Она единственная изображена чётко - фигура, одежда, но главное - лицо. Это Лилино лицо, которое выражает растерянность, обиду... лицо, готовое заплакать. Поскольку всё же рисунок - шарж, глаза у Лили чересчур огромные и печальные, их внешние уголки плывут вниз, оттягиваемые влагой, парочка слезинок блестит на щеках. Чрезмерно пухлые губы искривлены в детскую плаксивую гримаску. И в то же время это, безусловно, Лиля, не узнать невозможно!
Лиля на рисунке протягивает нарочито длинные руки к публике, как бы умоляя обратить на неё внимание. Фигуркой она тянется к толпе, а длинные руки будто на глазах растут, удлиняются, чтобы загородить "звезду" на сцене, чтобы заставить, пусть силой, эту гадкую публику смотреть не туда, не туда, а - сюда, на неё, на Лилю! Изо всех сил она старается забрать всё внимание себе, чтобы цветы летели к её ногам, к её, а не к ногам "Мэрилин"!
У Лили пересохло в горле. Это был удар. Времени не было ни секунды, нужно реагировать сразу и безошибочно. Ребята смотрели, шептались и хихикали.
- И что сие означает? - спросила, как бы недоумевая, Лиля беззаботным голосом. Ну, глупо же, глупо! Неправильная реакция, неправильные слова, всё неправильно! Только хуже будет.
- Да ладно тебе, Лиль, - крикнул кто-то из девчонок. - Всё точняк, но необидно же. Ты такая симпатичная, милая на картинке, тебя жалко и хочется приласкать! - ребята засмеялись. Нет, совсем не зло засмеялись! Доброжелательно даже, в худшем случае - просто засмеялись. И вообще ничего не случилось, небо не упало на землю, мир не перевернулся, через пять минут Ритка свернула рисунок в трубочку и сунула Лиле:
- На, дарю! Не обижайся, шутка же. Ну, заметила я в тебе это, так и для тебя самой не секрет, правда?
- Спасибо! Только я так и не врубилась, в чём соль, но нарисовано красиво, - Лиля тянула улыбку от уха до уха.
- Не врубилась? Окей, будем считать, что так, - усмехнулась Ритка и пошла к своей парте, потому что уже вовсю звенел звонок на урок.
И всё! Конец истории. Никто больше ни разу не вспомнил про рисунок и про Лилину реакцию. Потому что ерунда, эпизод, пустяк.
Пустяк. Если не считать, что после этого случая Лиля внутри себя изменилась за один день так, как, наверное, мало кто может измениться за всю жизнь. Она стала другой.
Во-первых, все её эмоции и реакции отныне были на вечном приколе. Никогда и никто не узнает (поклялась и клятву держала), что она чувствует на самом деле по тому или иному поводу. И никакая Фишман не сможет понять её натуру, всего лишь прищурившись серыми глазами. Фигу! Все вокруг будут видеть только то, что Лиля захочет, что бы они видели. Жесточайшая самоцензура - и не только слов, но и мимики, движений, жестов. Собственно, весь десятый класс, помимо учёбы, Лиля этому и посвятила: науке выглядеть тем, кем ты хочешь, чтобы тебя считали. В тот год она здорово отдалилась от своего класса, от ребят, и это во-вторых. Ей не нужны были свидетели прошлой жизни, когда каждый, оказывается, знал про её слабости. Поэтому сразу после выпускного Лиля выбросила старую телефонную книжку со всеми номерами и сменила телефон, чтобы никто из школьной жизни её не отыскал.
В институте всё пошло именно так, как она и придумала. Нет, ничего не изменилось в том, что её место навсегда в "бэк-вокале": на сцене, но не солистка. Только никто теперь и не подозревал, что её это мучило. Кстати, любопытно: из-за проклятой Риткиной картинки Лиле стало казаться, что её зависть (да, зависть!) к первым номерам стала больше, сильнее, мучительнее. Или это уже психоз, фиксация на теме? Если фиксация, то тоже из-за Фишман, чтоб ей икалось до конца жизни.
А картинка была заброшена на дальние антресоли. Лиля помнила, что она где-то валяется, но ни разу у неё не возникло желания посмотреть рисунок ещё раз. Почему не выбросила? Самой непонятно. Может, потому что это единственная за всю жизнь картина, на которой нарисовали именно её?
НА ПОРОГЕ АДА
...Задумалась, как повела бы себя моя мама, если б застала меня с бритвой в руке! Страшно даже представить. За маму страшно. Для неё это был бы настоящий конец света. Но это мама. Женщина имеет право быть слабой...
Обессиленная, уложенная в кровать, Ася только плакала и поскуливала, вцепившись изо всех сил в руку отца. Вадим сидел рядом, гладил её голову, целовал и уговаривал:
- Доченька моя, любимая, родная! Расскажи, что случилось! Я ни за что не буду тебя ругать, я всегда на твоей стороне, клянусь, что всё будет хорошо, я же никогда тебя не обманывал. Успокойся, моя девочка ненаглядная, успокойся! Просто расскажи...
Когда ему удалось убаюкать дочь, провалившуюся в тревожный сон со вздрагиванием и постаныванием, Вадим с полчаса сидел рядом с кроватью и следил, всё ли в порядке. В порядке? Да какой может быть порядок, если его девочка, пусть в минуту отчаяния, но решительно не хотела жить! И он, отец, должен узнать причину, понять её и устранить. Чтобы никогда больше...
Прикрыв Асю ещё одним мохнатым пледом, Вадим, оставив гореть слабый ночник, сходил к себе в кабинет за планшетом и вернулся к Асе. Сел в её мягкое пёстрое кресло и решительно набрал в поисковой строке название того самого сайта, который, оказывается, чуть не убил его дочь.
Может ли на самом деле реально существовать сборище убийц, орудующих словом, как стилетом? Трудно в это поверить.
Ещё толком не зная, с чем ему предстоит столкнуться, Вадим почувствовал тошнотворный страх. Заныло в солнечном сплетении, зачастило сердце. Что же, в таком случае, должна была испытывать его девочка? Тугой ком сдавил горло жалостью к беззащитной Асеньке. Беззащитной? Как же так? А он, здоровенный мужик, на что? Сейчас он нажмёт на "enter", и станет ясно. Он это прочитает. Узнает всё до конца. И исправит ситуацию. Защитит свою дочь. Сейчас... ещё немножко... сейчас... Enter!
ФОРУМ ГЛИСТОВ
(избранное)
"Очередная балетная шлюшка Ася Карлова. Она же Ося Карлик. Обсуждаем!"