Мы пристально глядели друг другу прямо в глаза, и я себе пообещала, что ни за что не отведу взгляд первой.
Она знает.
— Сученыш и в самом деле был умен, — покивала я. — Но достаточно одной ошибки для того, чтобы расстаться с жизнью. Тебе ли не знать.
Фрэнки улыбнулась.
— Да, в самом деле, — кивнула в ответ она, раскачиваясь. — Недооценивать человека нельзя никогда. Пусть даже кажется, что ты знаешь его предел.
Я сощурилась от её слов.
— Это действительно так, — сурово сказала я. — Порой кажется, знаешь человека всю жизнь, и он всё равно способен тебя удивить, а порой человек оправдывает мнение, сложившееся о нем.
— Таких людей мне не доводилось знать, — сказала сестра, пожав плечами.
— Встречались, но ты не хотела их знать.
И вопреки собственному обещанию, я отвела взгляд, не в силах смотреть на неё. Мне хотелось, чтобы она узнала правду, ту неопровержимую истину, от которой её глаза наполнились бы ужасом, губы, что дерзко улыбались мне, задрожали, как и руки, которые она бы заламывала от бессилия. Мне хотелось, чтобы она познала ту боль, какую познала я, увидев то, но в то же время и не хотелось. Мои чувства раздирали меня всю до основания, а делиться ими пополам даже с сестрой – нет, не хотелось.
Это только моё, моё собственное, и ничье больше.
— Ну, так и что теперь? — как ни в чем не бывало спросила Фрэнки. — Что теперь, Мири?
Я молчала, просто глядя только перед собой. Вопрос был ничтожно простым, но в то же время колоссально сложным, и ответ на него был, а в то же время его и не было. Именно в этот момент в голове пульсировал немного иной вопрос: «А стоит ли?».
Стоит?
Да?
Нет?
Да или нет?
Я втянула носом воздух, закрыв глаза, а после сказала:
— Давай попробуем сбежать.
И тут взрыв, хохот. Я дернулась, кинув быстрый взгляд на Фрэнки, что заливалась искренним смехом, какой только я и помнила, ибо она любила смеяться во «внешнем» мире. Настолько искренне она смеялась, что меня это коробило так, словно я предстала нагой перед всем составом лагеря. Я сжала руками собственные локти, нахмурившись, а она рассмеялась ещё сильнее, что заставило меня вновь отвести взгляд, несмотря на то, что я второй раз давала себе обещание этого не делать.
— Ты что, ебанулась? — сквозь смех проговорила Фрэнки. — Сбежать – как? Купить билеты до Тая и со следующей партией кокса отправиться в плавание? Так, что ли?
— Прекрасно знаешь, что это не так, но с острова вполне реально дать деру, если правильно всё спланировать, — с трудом сохраняя терпение, процедила я.
— Это просто смешно, — саркастически сказала она. — С каких это пор ты заделалась ебаным тактиком?
— А то, что я попала сюда не как товар, а как рабочая единица этого острова, тебя не смущает?
— Я тоже рабочая единица, — ухмыльнулась Фрэнки. — Ещё более рабочая, чем ты.
— Не до твоих ебливых шуток.
— Так же, как и не до твоих ебливых тактик, — улыбка пропала с лица сестры, и она резко потянулась ко мне, впившись взглядом в моё лицо. — Я не собираюсь рисковать жизнью из-за твоих нелепых планов. Твои выходки привели тебя сюда – если жалеешь, то пробуй сбежать сама, я с тобой никуда не пойду. В этом был бы смысл, будь хотя бы Клаус здесь, а так…
Взрыв.
Щелчок в голове, и моя ладонь обрушивается на её щеку со всей имеющейся силой, да так, что она падает на крышу, ударяясь лбом о неё.
— Вон! — рявкнула я, поднимаясь на ноги. — Убирайся вон отсюда, нахуй!
Она ошеломленно смотрела на меня, держась за щеку и неуклюже пятясь назад на корячках.
— Клауса тебе? — я кричала так, как никогда в жизни ни на кого не кричала. — КЛАУСА?! Перетрахавшись с половиной острова, вспомнила про Клауса?! Не будет тебе никакого Клауса, поняла?! Поднимай свою жопу, Си-Си, блять, и съебись отсюда нахуй! Пошла вон!
Я помню её равнодушный взгляд, когда она поднялась, наконец, на ноги и направилась к лестнице. Она молча спустилась, но задержалась, когда осталась видна половина её тела. Я пристально смотрела на неё, тяжело дыша и впиваясь ногтями в кожу собственных ладоней, стараясь сдерживать словесный поток, рвущийся из меня. Она с прищуром смотрела на меня так, словно видела незнакомку перед собой.
— Дам тебе лишь один совет на будущее, — сказала она голосом незнакомым, в котором не было ни капли теплоты. — Будь той, кем ты приехала на остров. Играй свою роль до самого конца, даже когда упадет занавес, не срывай маску.
— Уходи, — неестественно тихо сказала я, после чего она спустилась вниз, и больше я её не видела и даже не слышала ни шороха. Паршивый дабстеп снова задолбился в барабанные перепонки, и я, почувствовав всю тяжесть навалившегося бессилия, опустилась на крышу ангара, вновь ложась на неё. Холод тоже пришел через какие-то мгновения в тело, но он не остудил пыл мыслей. Я закрыла лицо рукой, чувствуя, как начало жечь в глазах от осознания того, что сестра предала Клауса, меня, от неизбежности и полнейшей несправедливости.
Почему мир, каким мы его знаем, движется в одну сторону? Почему всё, когда-либо появившееся на свет, в первое мгновение уже обречено на смерть? Мне представилась картина несвязных событий и видений, не отвечающих ни одному стандарту временного потока.
Медленно отдаляющаяся от нас красная машина, вытягивающая собой вмятину на капоте нашего автомобиля, рот отца, застывший в немом крике, обращенном мне.
Пуля, вылетающая из виска мужчины, готового застрелить Хойта, возвращающаяся в ствол моего пистолета, и лицо Тхирасака, осознание которого сменялось обратно на ошеломление.
Рука Монтенегро, отдернутая от моего лица в замах, и гаснущий проблеск ярости в его глазах.
Фрэнки, сидящая на коленях у Хойта, медленно прерывающая чувственный поцелуй, и задом возвращающаяся в строй других безликих девушек, чье ошеломление и недоумение сменялось на тупой испуг.
Снова пуля, возвращающаяся из тела Клауса в дуло чужого пистолета, который медленно переходит на меня, открывая взору черную бездну.
Идущий спиной вперед Монтенегро, винтовка, вернувшаяся ему в руки обратно подобно джедайскому мечу, и тот проблеск в глазах, который отпечатался в моей памяти только сейчас. Не ярости. Иное.
Медовые кудри, вздымающиеся от порыва ветерка. Плитка шоколада в руке с облупленными розовыми ногтями. Нелепая кубинская сигара. Золотая массивная цепь на дряблой шее. Вновь кудри, но черные, пропускаемые через мои влажные пальцы. Красная машина. Останки Икара на скалах. Его рука на моём бедре. Пачка денег в раковине. Кровь на кукри. Глотка. Глаза. Их глаза. Мои глаза. Я. Я. Снова я.
Везде Я.
Я распахнула глаза, и всё взорвалось, превратившись в миллиард звезд на небе, что были надо мной. Каждый образ, запутанный в куче других, начал обретать своё место в закономерной цепи. Абсолютно всё встало на свои места впервые за долгое-долгое время. Моё лицо исказилось так, словно где-то защемило нерв, и я даже не могла понять, на что было похоже это выражение. Улыбка? Грусть? Злость? Печаль?
Я себя не видела, а если бы увидела, то непременно бы отвернулась и ушла в другой конец отрезка, вернулась бы на бесконечное число шагов туда, где я стояла у обрыва, смотрела на океан в полном одиночестве и представляла себя его частью, важнейшей, жизненно необходимой частью, без которой в целом модном мире не осталось бы и капельки воды. Я бы встала рядом с той Мириам, я бы сказала: «Привет, меня зовут Мэри». Не Мири, нет, только Мириам, только так бы она представилась бы в ответ. Я бы молча взяла её за руку, зная, что она не станет противиться, и вместе с ней шагнула бы вперед. Не дала бы вернуться на зов чужих голосов, не дала бы сделать шаг назад, но сделала бы с ней шаг вперед. Я бы обнимала Мириам даже тогда, когда волны океана норовили бы расцепить наши руки и разделить нас, я бы всё равно её обнимала крепко-крепко, не из жалости или любви, а потому что это необходимость, и сделать шаг вперед для неё было куда сложнее, чем мне сделать шаг назад сейчас. И рано или поздно нас двоих выбросило бы на те самые скалы, где разбился такой же как я и Мириам Икар, который не знал, когда следует притормозить. И именно в этих скалах мы бы нашли долгожданный покой.