Пешком поднимаясь на пятый этаж сквозь прибранные, никем не расписанные лестничные пролёты, Лысая вспоминала недавние события: она и не подозревала, что встреченный ей мальчик живёт именно здесь.
Пару месяцев назад во дворе возле этого самого дома Кир и Сумчик «стопанули» школьника, попросив у него «позвонить» – время от времени они этим промышляли, продавая якобы потерянные телефоны за неплохие деньги. Телефона школьник, само собой, лишился, и на этом бы всё кончилось… Вот только оказалось, что у бедолаги был брат: тоже носящий очки, однако рослый, крепкий, как скала, занимающийся боксом. Решив вернуть братишке телефон, он с лёгкостью нашёл Кира с Сумчиком на том же месте и хорошенько поработал над их лицами. Телефон вернул. Но Кир – натура мстительная, унижения он не забыл и однажды, вооружившись куском арматуры, подкараулил идущего домой боксёра; налетел сзади и хорошенько взгрел по затылку. И взгрел довольно сильно – соседский мужик нашёл парня, валяющегося в луже крови, и вызвал «скорую». Кир к тому времени уже успел смыться, так что никто ничего не видел. Об этом случае даже написала местная небольшая газетка: парень был госпитализирован в тяжёлом состоянии.
Лысая никогда особо не выступала против способов «досуга» Кира вроде отжимания у кого-то телефонов – пусть себе развлекается, как хочет, не её дела. Но в этом случае всё зашло слишком далеко, о чём она и высказалась при первой встрече.
– Да ладно, чё ты, – отмахнулся Кир мрачно. – Чё теперь поделаешь. Я не знал, что… так будет. Просто хотел пиздануть хорошенько, чтобы своё место, гнида, знал.
Вышедший из подъезда мальчик был похож на своего брата, фотографию которого так же публиковали в газете, как две капли воды, так что Лысая даже не сомневалась в их родстве. Душу тут же загрызли непонятные кошки, которых Пашка принялась стремительно отгонять: мне своих хватает, одну вон, бабке несу.
«К тому же, я тут вообще не при чём, это всё Кир, – говорила она себе. – А он говорил, что не специально так сильно врезал. Да нормально всё с этим спортсменом, жить будет…»
Но на душе было неспокойно.
Звонок в квартиру бабки был как птичья трель. Пару раз нажав, Пашка оставила кнопку в покое. За дверью с древним, как СССР, почтовым ящиком раздались шаги.
– Кто там?
– Здравствуйте, это подруга Лизы, она должна была позвонить, – сказала Пашка как можно более дружелюбно, а про себя подумала: «лишь бы не оказалась как Хрыч».
…Бабушка открыла дверь. Перед Пашкой предстала очень симпатичная полноватая старушка с седыми кудрями, со смеющимися глазами за стёклами круглых очков, в светлой шали, накинутой на плечи, да домашнем платье.
– Здравствуй, – поздоровалась Маргарита Семёновна. – Ты Паша, да?
Она опустила глаза, посмотрев на Зайца.
– Ой кто это у нас тут такой хороший, – не задавая лишних вопросов, она аккуратно взяла его с рук Лысой к себе.
Некоторые люди, разговаривая с животными, любили сюсюкать, делая губы уточкой; другие же – и им Пашка отдавала своё молчаливое предпочтение – просто понижали голос, говоря ласково, как с ребёнком. Данная бабушка относилась к последним, так что Лысая поняла: Заяц точно попал в хорошие руки.
– Ну что у тебя с лапками-то, хороший?
– Его хулиганы мучили, – просто сказала Пашка. – Мы его к ветеринару сводили. Лапки заживут спустя время, но мне его родители держать запрещают… Извините, если что.
– Да ничего, – тепло улыбнулась бабушка. – Я позабочусь. Хорошая вы девушка, раз такое чудо спасли. Его зовут как-нибудь?
– Да, я… Ну, пока домой несла, назвала его Заяц. Пока что так.
– Зайчик! Ну вот и хорошо! – старушка так искренне обрадовалась, тиская кота, что Пашка даже немного растрогалась.
Немного помолчали: Лысая поняла, что пора уходить.
– Ну, всего доброго… Спасибо вам.
– Давай-давай, тебе тоже, милая, спасибо. Ты, я вижу, хорошая девочка, позаботься там о Лизоньке, хорошо?
Сердце Пашки ёкнуло – но та выдавила из себя подобие улыбки.
– Х-хорошо, конечно…
Улыбнувшись на прощание, бабушка закрыла дверь. Холодным эхом защёлкали замки. Лысая, сунув руки в карманы, стала спускаться, раздумывая, куда пойти дальше. Ответ пришёл сам собой: если ребята собираются вписаться у Лизка, то ей сам бог велел пойти и присоединиться к ним. Заодно и дома ночевать не придётся.
На выходе из подъезда она опять встретила того мальчика: он возвращался домой с полным пакетом продуктов. Когда он прошёл мимо, Пашка обернулась и посмотрела ему в спину. Ей хотелось что-то сказать, хоть словом, хоть жестом извиниться за всё, что ему пришлось пережить, и во что она не вмешалась: не могла и не имела права.
– Пацан, – позвала она.
Парень молча обернулся. В свете подъездных ламп сверкнул очками.
Поняв, что должна хоть что-то сказать, Пашка поспешно выдала:
– Извини, ладно?
– За что? – не понял тот.
Осознав, что вышло очень глупо, Лысая махнула рукой, молча развернулась и вышла из подъезда.
2
Когда она добралась до девятиэтажки, где жила Лизок, уже порядочно стемнело. Отправив матери сообщение, что переночует у подруги, Пашка поспешно поставила телефон на беззвучный режим, предчувствуя, что возможны звонки с многочисленными протестами. Ничего, пусть отойдёт от их ссоры, а уже потом они поговорят, и Лысая «пояснит все за косяки».
Пашка позвонила в дверь, и Лизок очень скоро ей открыла: немного полноватая, одетая в чёрную футболку и рваные колготки, она обняла подругу, ещё не успевшую разуться.
– Проходи, там уже все. Говнарь пивка закупил.
– Эхаааа, здаароваа!!! – громогласно поприветствовала компанию Пашка, входя в светлую гостиную. Кир, Сумчик и Говнарь уже были здесь, только Простынь где-то задерживался. При беглом осмотре Пашка заметила пустую бутылку возле батареи: ребята времени зря не теряли.
– О, Лысая! – удивился Кир, приподнимая в её честь открытую бутылку. – А чё, я думал, ты кота там лечишь, все дела.
– Да куда там, – отмахнулась Пашка, потирая кулаки. – Мамаша выгнала к херам, посрались с ней. Я Лизкиной бабке его отдала, она у неё нормальная вроде.
– Ага, нормальная, – скривила лицо Лизок, появившаяся сзади: закрывала дверь. – Ты с ней не жила, заёбывает конкретно. Кошек любит, а людей терпеть не может…
«Я точно в верную квартиру позвонила?» – подумала Пашка, вспомнив доброжелательную старушку, принявшую к себе Зайца. Кроме того, её последние слова про заботу о Лизке… не было похоже, будто она действительно скрытый социопат.
– А чё, Простынь-то придёт, не? – спросил Кир у Говнаря.
Тот пожал плечами.
– Должен.
Говнарь и Простынь постоянно ходили вместе, и, несмотря на видимые сильные различия, хорошо между собой ладили. Лысая всегда удивлялась, почему этих двоих вообще тянуло друг к другу. Говнарь, он же Антон Чёрный, был широкоплечим и низкорослым, слегка полноватым подростком, пытался отращивать бороду, но пока что у него едва ли что-то выходило. Увлекался фотографией и выпивкой, много матерился, взгляды на многие вещи имел суровые. Если он про что-то не говорил «говно» – с этим можно было иметь дело (собственно, благодаря этому и родилась его неблагозвучная кличка). В то время как Простынь – он же Саня Простынёв – был полной его противоположностью: худой, высокий, вежливый, немного грустный, пока не выпьет, но всё равно свой. И эти двое были совершенно неразлучны! Очень часто они для вида сыпали друг на друга оскорблениями, однако это было что-то вроде игры в теннис: никто из них всерьёз не обижался, хотя не знающий человек мог бы подумать, что они серьёзно друг на друга злы. То, что Говнарь с Простынем неразлучны, было для всех здесь так же очевидно, как то, что небо сверху, а Пашка лысая.
Простынь явился через полчаса, запыхавшийся, но счастливый, что добрался. К его приходу Кир выпил достаточно для того, чтобы заплетался язык, но ещё не совсем достаточно, чтобы подкашивались ноги. Румянцем залилась и Лизок, да и Лысая заметила, что уж очень смешные у Говнаря порой шутки, даже если он не шутит совсем. Как бы то ни было, Простынь встретили с распростёртыми объятиями, и даже откупорили ему бутылку водки. Простынь хоть и казался хлюпиком, но пить всегда предпочитал из горла, из-за чего снискал немалое уважение Кира.