Я не мог еще забраться очень высоко, но, увидев под собой в непроглядной тьме отблески зловещих зазубренных уступов, я инстинктивно припал к скале всем телом — и тут же почувствовал, что она начала медленно поворачиваться подо мной. Она вращалась все быстрее и быстрее, и я скоро почувствовал себя как на аттракционе «Большое колесо», хотя там ты сидишь в кресле, но в остальном ощущение схожее: кровь бьется в висках, желудок переворачивается вверх ногами и так далее. Я впился в скалу руками, ногами и даже почти зубами, звезды кружились над головой, и вращение все ускорялось.
Не помню, как я оказался внизу. Колени и локти болели, наверное, я ободрал их при падении. Когда я более или менее оклемался, я увидел тот самый карниз, на котором только что стоял: метра три от земли, не больше. Я схватил первый попавшийся камень и что есть сил запустил им в скалу, по всему обрыву раскатился грохот, как от взрыва. Во все стороны с визгом полетели белые камушки и разбежались по траве, как перепуганные мыши. Я швырнул еще один камень, потом еще один, и еще…
— Сволочь! Сволочь! Сволочь! — орал я, мой голос было слышно, наверное, за тысячу миль. — С-В-О-Л-О-Ч-Ь!
Чуть не полночи я проискал свой велосипед. А когда нашел, сразу же налетел на булыжник — цепь соскочила и застряла между колесом и рамой. Пока я пытался высвободить ее, порезал большой палец. Я ругался последними словами. Все сплелось в какой-то кошмарный сон, в котором было все: крики, масло, пот, кровь, ярость, рыдания — все что угодно.
Наконец за последним поворотом показались огни Шеффилда. Огромное оранжевое соцветие огней, подмигивающих друг другу. Там дом Элен, магазины, школа. И наш дом, лестница. Комната. Кровать.
Здравствуй, Никто.
Я думала, что умру сегодня. Мать не водит машину, поэтому я сама села за руль. Она болтала без умолку. Вероятно, ее угнетало мое молчание, и она читала вслух названия улиц, рекламу на щитах и даже номера машин. Я же пыталась заставить себя поверить в то, что это обычная операция, просто нужно удалить из организма ненужные клетки. И только.
Остановив машину во дворе больницы, я увидела на траве мертвую птицу — маленькое костлявое тельце без перьев.
Меня взвесили, обследовали и переоделив ночную рубашку. Мать все время была рядом, мою одежду она сложила к себе в сумку. Мать переночует у своей сестры, тети Пат, которая живет неподалеку и которая утром отвезет нас домой. Все спланировано.
Вошли доктор с социальным служащим, они уселись напротив и стали разговаривать со мной, ну, конечно, спросили, абсолютно ли я уверена, что хочу этого. Губы меня не слушались. Интересно, они меня презирают? Вот тоже придумали работу — проводить такие собеседования.
Мать взяла меня за руку и сказала, какая я храбрая девочка и как все будет хорошо, когда я на следующей неделе снова пойду в школу, как будто ничего и не произошло. Мне только было обидно, что она не поцеловала меня на прощание, я так ждала этого. Мне хотелось ее обнять и попросить остаться, мне было страшно.
Кровать была непривычно высокая. Простыни накрахмаленные, почти бумажные. Я закрыла глаза и комочком свернулась под одеялом. Я пыталась представить, какой ты там, внутри меня. Тебе двенадцать недель. Ты похож на маленького розового головастика, я специально смотрела в медицинской энциклопедии. Девять сантиметров в длину. Четырнадцать грамм.
Я вспомнила, как скакала на коне, как меня бросало из стороны в сторону, и представила, как ты там внутри держишься за меня изо всех сил. Держишься, хотя еще ничего не знаешь и ни о чем не думаешь.
Тут мне пришло в голову, что, может быть, это я на самом деле держалась за тебя, как будто ты и есть мое настоящее я. Как будто в тебе уже заключается тайное знание, еще для меня недоступное. Я почувствовала, как моя личность раздваивается.
Я все еще пыталась разглядеть тебя в себе, преодолеть страх, прозреть его причину, когда вошла медсестра с каталкой. Слишком скоро, я не готова еще.