Он нашел тугой бутон, скрытый в складках нежной плоти. Это было его целью. Он ждал, пока она успокоится, пока остановится в нескольких шагах от края пропасти, от пика, потом начал все сначала. Его длинные умелые пальцы скользнули внутрь ее тела, пронзая, проникая все глубже и глубже, заполняя собой нежные глубины, пока тело графини не сотряс спазм.
Каждая клеточка ее тела трепетала, ожидая последнего прикосновения, которое должно было принести облегчение.
Но он этого не сделал. Время еще не пришло. Пока же разгоряченная нежная плоть окружала и затягивала его; ее мед увлажнил его руку, запах женский плоти будоражил сознание.
Она снова успокоилась — ему удалось отдалить момент наивысшего наслаждения, но ненадолго. Он знал это, но сомневался, что знает она. И он снова принялся ее ласкать.
Сколько времени продолжалась эта изысканная пытка, сколько раз ему удавалось довести ее до края, а потом отступить, он и сам не знал, но она возбуждалась все больше. Ее пальцы вцепились в его плечи.
— Я хочу тебя.
Его губы коснулись ее волос.
— Знаю.
Ее дрожащие пальцы расстегнули пуговицы на поясе его штанов. Потом она сорвала с него рубашку. Слова ее стали бессвязными. Габриэль потянул ее на себя, и они оба оказались на краю сиденья. И вот наконец они встретились, и из ее уст вырвался глубокий вздох удовлетворения. Он с трудом подавил собственный стон, когда ее горячая влажная плоть объяла его.
В это мгновение он утратил связь с миром, потому что его единственной реальностью стала она — горячая, влажная, щедрая женщина, любившая его в полной темноте.
Она была всем, чего он желал, загадочная, таинственная, отдающаяся щедро и берущая жадно. В каком-то мистическом смысле она как бы стала его отражением, его зеркалом. Она настолько заполнила его чувства, что он забыл обо всем остальном — для него теперь существовала только ее сладострастная плоть и ее вечная жажда.
Он опустился на нее, и она обхватила его ногами. Они льнули друг к другу, они любили друг друга, давая и получая вновь и вновь, в то время как лошади неспешно двигались вперед, цокая копытами.
Мрак в экипаже делал его похожим на раскаленную страстью пещеру, на грот, заполненный сладострастием, желанием и чем-то еще не изведанным. Жажда, алчность, радость и бред любви — все это слилось воедино, когда они взлетели высоко на крыльях страсти и вновь опустились на землю — обессиленные, разбитые, надломленные и одновременно получившие новое рождение в объятиях друг друга.
Мягкое покачивание экипажа наконец напомнило им о реальности, и некоторое время они продолжали лежать неподвижно, позволяя себе мысленно переживать заново эти упоительные и мучительные минуты полного единения плоти и души.
Губы Габриэля касались ее виска, шелковистые волосы щекотали щеку. Он с трудом восстанавливал дыхание. Он не хотел, не мог ее выпустить, боясь потерять мир и покой, которые она ему даровала. Никогда до сих пор ему не удавалось достигнуть такого состояния, испытать такую силу и глубину чувства. Она была как наркотик, как сладкий яд, и он опасался, что уже никогда не сможет избавиться от этой зависимости.
Потянувшись к ней, он привлек ее к себе. Она подчинилась неохотно, но потом снова расслабилась. Несмотря на свою решимость, она была все еще опьянена пережитым.
— Один человек… подслушал разговор между тем, кто называл себя капитаном, и его собеседником. Капитан отрицал существование Восточно-Африканской золотодобывающей компании.
Габриэль нахмурился:
— С кем говорил этот капитан?
— Я не знаю.
— Жаль.
Ему было трудно думать, ощущая теплую тяжесть ее тела, прильнувшего к нему и еще соединенного с его телом.