Той ночью они оказались в другом маленьком придорожном мотеле. Само здание было довольно невзрачным и находилось на расстоянии нескольких световых лет от всего шикарного и роскошного, в чем Кроули привык останавливаться, но в настоящее время роскошь была последним, о чем он думал. Чем меньше это заведение походило на то, где Кроули мог бы провести ночь, тем безопаснее для него и Азирафаэля, решил он. Опять же, это решительно не помешало бы ни Небесам, ни Аду найти их, если бы они попытались, но, возможно, это немного усложнило бы их поиски, и это было все, на что Кроули смел надеяться.
Внутри мотель был таким же простым, как и снаружи. Интерьер комнаты, которую они снимали, состоял из довольно простого набора мебели, скорее всего, сделанной ИКЕА, которая была одним из творений Ада, с неизбежным вкладом Кроули в проект. Ему просто нравилось, как люди ругались и спорили, пытаясь понять, как им следует собирать хитрые вещи, носящие непроизносимые названия. Он считал это одной из своих довольно эффективных попыток посеять раздражение в массах, безжалостно предпочитая игнорировать утверждения Азирафаэля о том, что, несмотря на все это, мебель ИКЕА была доступной и надежной, и не все так сложно собрать, как кто-либо себе это представлял. Теперь воспоминание заставило грудь Кроули сжаться; их вечные препирательства, в основном шутливые, как и в последнее время, о том, кто поступил правильно, а кто — нет, их нежные поддразнивания вдруг так остро задели демона. Он яростно сморгнул подступающие слезы, не желая выказывать слабость перед Азирафаэлем — у ангела и так было достаточно забот — не пугаться и не чувствовать себя несчастным. Он не имел права быть слабым сейчас, когда Азирафаэль нуждался в нем, он должен был оставаться сильным ради них обоих.
Бегство по человеческому пути было, как выяснилось позже в тот вечер, припадком, требующим раздражающего количества постоянных размышлений, присутствия духа и сосредоточенности на кажущихся незначительными деталях, которые было так легко упустить из виду для существа сверхъестественного убеждения, которое потратило последние шесть тысячелетий, радуясь роскоши просто придумывать вещи, когда это было необходимо. Приближалась полночь, когда они обнаружили, что в течение дня они не позаботились о нескольких незначительных, но по-человечески важных вещах, таких как смена чистой одежды и разные туалетные принадлежности, оказавшись в этом мотеле без какого-либо другого багажа, кроме гладкого мобильного телефона Кроули и тяжелого кошелька, набитого наличными и кредитными картами на грани разрыва, также Кроули.
К счастью, в ванной было два комплекта полотенец и несколько флаконов с жидким мылом, шампунем и гелем для душа, но это было практически все, и Кроули понял, что если они будут придерживаться своего решения воздержаться от обращения к магии, то им уже не хватит нескольких необходимых предметов. Для начала не помешали бы пижама, запасное белье и зубные щетки. Стоя перед раковиной в крошечной ванной мотеля, положив босые ноги на маленькое прямоугольное коричневое полотенце, служившее здесь ковриком для ванной, Кроули мысленно сделал себе пометку первым делом с утра съездить в ближайший супермаркет или какой-нибудь торговый центр. То есть, если они вдвоем вообще собирались увидеть свет. С неприятным чувством страха в животе Кроули отогнал эту мысль.
Когда он вышел из ванной, Азирафаэль уже лежал в постели, укрытый одеялом, с единственным ореолом кудрей, беспорядочно разбросанных по подушке, видимым сверху. Свет ночника был тусклым, оставляя тени в углах комнаты. Кроули на мгновение остановился в дверях, подозрительно глядя на них, но все казалось таким же тихим и безобидным, как и раньше.
После душа он надел брюки от костюма и рубашку, оба предмета одежды выглядели не совсем безупречно после долгого путешествия, которое они совершили, и без постоянного потока магии, который поддерживал их в хорошем состоянии. Половина кровати, на которой Кроули должен был провести ночь, была пуста, угол одеяла откинут, словно приглашая. Он сглотнул, наслаждаясь зрелищем и гадая, одет ли еще ангел, скорчившийся под одеялом. Затем его взгляд упал на собственную рубашку, ту самую, в которой Азирафаэль был сегодня утром, и брюки, аккуратно сложенные на спинке стула.
Кусая губы во внезапном и почти тошнотворном по своей интенсивности приступе неуверенности, Кроули прошел дальше в комнату. Теперь, когда он увидел одежду Азирафаэля вдали от того места, где в данный момент находился сам Азирафаэль, его разум настаивал на работе в режиме овердрайва, заставляя его крутить и крутить одну единственную мысль в голове, что ангел на самом деле лежал там практически голый. Это было бы так, если бы он — таки не отказался от предосторожности — пусть даже временно — и чудом не надел приличную пижаму.
— Ты не возражаешь, если я… э-э… разденусь? — спросил он у затылка Азирафаэля, чувствуя себя настолько неполноценным, что это было почти комично. Он бы, наверное, рассмеялся, если бы не тот факт, что прямо посреди этого уродливого шоу, внезапно почувствовав себя непростительно взволнованным, не было никого, кроме него.
Азирафаэль полуобернулся и бросил на него довольно странный взгляд, который Кроули не смог разобрать.
— Нет, мой дорогой, — сказал он наконец, тихо и отвернулся.
«О боже», — подумал Кроули, слегка озадаченный и даже немного смущенный. Ну, нет, если он был совершенно честен с самим собой, это было не просто немного. Почему-то он был почти в ужасе.
«Вот идет настоящий чертов искуситель», — продолжал он молча и выключил лампу на тумбочке. Так он чувствовал себя немного спокойнее, когда темнота окутывала его защитным саваном. Расстегнуть рубашку ему тоже не удалось с первой попытки, отчасти из-за того, что в комнате стало совсем темно, а отчасти из-за того, что его руки вдруг вспотели и предательски задрожали.
Что, учитывая все обстоятельства, было просто смешно. Для начала, он был демоном. Он был тщеславен, это было в его должностной инструкции. Он любил свое тело и чувствовал себя совершенно комфортно в собственной шкуре. В довольно редких случаях, когда им с Азирафаэлем приходилось делить комнату в прошлом, он даже делал вид, что иногда переодевается прямо перед глазами Азирафаэля, стремясь взволновать ангела, которым тот, к своему неудовольствию, отказывался стать (то есть он прибегал к этому особому трюку до того, как понял, что влюблен в Азирафаэля. Впоследствии единственным человеком, которого это могло взволновать, был только сам Кроули). Он привык спать голым в своей огромной кровати в Мэйфейре, так что ночевать здесь, все еще одетым в трусы, не должно было приносить большого беспокойства. Хотя, если подумать, в его постели в Мэйфейре явно недоставало некоего полуодетого ангела, съежившегося под одеялом. Ангела, в которого Кроули был так безумно влюблен; ангела, ради защиты которого он пожертвовал бы своей жизнью, он знал; ангела, который свернулся калачиком на боку, отвернувшись от него, выглядевшего потерянным, одиноким и печальным, и снова в его голове всплыла мысль, что все это было неправильно, что все должно было происходить по-другому.
Кроули почувствовал, как его передернуло, когда он спустил брюки по своим длинным ногам, а затем небрежно бросил их на спинку стула с его стороны кровати, воздух в комнате холодил его кожу и заставлял подниматься тонкие волоски на бедрах. Он никогда бы не поверил, что для них обоих так важно не торопить события. Он всегда полагал, что это было главным образом потому, что Азирафаэль был ангелом, который просто требовал, чтобы он был… ну, обязывал его, на самом деле, не сбрасывать одежду и не набрасываться на кого-то, даже если он действительно любил их. Он всегда полагал, что с точки зрения его демонической природы он не должен сталкиваться ни с какими проблемами, связанными с чисто физической близостью с Азирафаэлем, если это когда-нибудь произойдет где-нибудь, кроме как в его лихорадочных снах. Он всегда верил, по-видимому, довольно наивно, что когда придет время, одна вещь, которая, безусловно, придет к нему естественно, будет снимать одежду и брать своего ангела в постель.