Медленно остатки упрека и гнева исчезли с лица ангела, по крайней мере гнев и замешательство, которые были направлены на Кроули лично, поскольку то, что демон надеялся понять, начало доходить до Азирафаэля. Он мог бы, конечно, объяснить все это более простыми словами; например, если кто-то работал на парня Наверху, а затем начал испытывать серьезные сомнения в политике своего работодателя, он мог очень легко оказаться в Аду, к своему большому удивлению. Однако Кроули подозревал, что это недостаточно хорошее объяснение, потому что оно заставит его объяснить, как именно это касается его лично, и тогда ему придется признать, что он просто не хочет, чтобы один невыносимый ангел присоединился к сонму Ада и превратился в невыносимого демона. Ад и без того был достаточно невыносим, без участия Азирафаэля, спасибо большое. Во всяком случае, Кроули предпочитал так думать.
Азирафаэль еще некоторое время пребывал в довольно ошеломленном молчании, Кроули все еще держал его за плечи. Но когда он заговорил, настала очередь демона быть застигнутым врасплох.
— Почему ты так злишься, Кроули? — спросил он.
— Потому… — начал Кроули, но тут же замолчал.
Он на мгновение нахмурился, снова посмотрел в голубые глаза Азирафаэля и закатил свои в очень искусно разыгранном приступе раздражения. Но в самом деле, что еще он мог сделать? Сказать ангелу, что он заботился, по-настоящему? Он не мог признаться в этом даже самому себе, ради кого-то!
— Это просто смешно! — возмущенно пробормотал он и, резко повернувшись на каблуках, решительно зашагал прочь.
Азирафаэль не сразу бросился за ним — и в этот самый момент Кроули не особенно возражал, пойдет он или нет. Ангел стоял среди огромных мраморных колонн в полном одиночестве, по-видимому, все еще обдумывая услышанное, но когда Кроули добрался до лестницы, ведущей вниз из храма на пустынные городские улицы — большая часть населения собралась на месте этой исключительно занимательной казни, — он услышал торопливые шаги обутых в сандалии ног, сбегающих по ступеням позади него. Он не остановился. Во всяком случае, он только ускорил шаг.
— Куда ты идешь? — спросил ангел, как только он догнал его, немного запыхавшись и звуча более чем отчаянно. — Кроули!
— Злиться, — пробормотал Кроули. — Ты можешь присоединиться, но если ты снова начнешь этот глупый разговор, клянусь, мне придется развоплотить тебя на месте, независимо от договоренности. И ты, наверное, поблагодаришь меня позже, болван.
— Думаю, я уже могу поблагодарить тебя, мой дорогой, — пробормотал Азирафаэль так тихо, что Кроули едва расслышал его слова за мягким шарканьем сандалий по мостовой. Но он все же услышал это, и каждая клеточка его тела кричала, что он должен ответить чем-то саркастическим.
Потому что ему было все равно. Демонам обычно ведь все равно, верно?
— Просто заплати за вино, — наконец бесстрастно фыркнул Кроули, покачал головой и решительно зашагал дальше.
***
Константинополь, 10 век нашей эры
Это был единственный раз, когда Кроули по-настоящему разозлился на Азирафаэля. Раньше ему казалось, что он злился и до этого, во многих случаях это было связано с его неудобными разногласиями время от времени или случайным срывом его тщательно разработанных планов. А кто бы не был зол на его месте? Получение нового тела было утомительным процессом и включало в себя непростительную кучу бумажной работы, и кроме того, Кроули никогда не был увлечен посещением Нижнего этажа, в то время как у него было все время в мире, которое можно было провести среди людей, причиняя им вред, терроризируя растения и пятная души; иногда немного напиваясь в компании не слишком добродетельного ангела. Когда тебя постоянно убивают, это действует на нервы, поэтому он, конечно, думал, что знает, что такое настоящий гнев.
Но он никогда не был таким глубоким, как сейчас.
В этот момент казалось, что все демоны Ада — возможно, ведомые самой утренней звездой — бушевали внутри его телесной формы, сводя его с ума и заставляя шипеть и сжимать кулаки так сильно, что ногти впивались в кожу ладоней. Он уже не раз проливал кровь. Но дело было не только в гневе, с неподдельным ужасом подумал Кроули. Было и кое-что похуже. На самом деле он не хотел даже начинать подозревать что-либо в этом роде, но подозрение пробралось в его голову, казалось бы, без его согласия, как это обычно бывает с подозрениями.
Гнев — по крайней мере, насколько Кроули знал и понимал его — никогда не причинял боли, по крайней мере ему. Но он чувствовал ее. Это жгло его изнутри и заставляло желать причинять неприятности повсюду. Это заставляло его хотеть развратить любого, кто был в пределах его досягаемости, и делать это без стиля, грубо, развращая ради развращения, а не ради окольного удовольствия, которое он имел тенденцию получать от самого процесса. Что касается ангела, то иногда искренний гнев Кроули просто вызывал у него желание несколько раз ударить Азирафаэля чем-нибудь острым, особенно в прежние, заранее оговоренные дни. На самом деле он ни разу не ударил его ножом за всю свою жизнь.
На этот раз, однако, его гнев был чертовски болезненным. Ему казалось, что в животе у него что-то скручивается и беспокойно ворочается, вызывая тупую, ноющую боль прямо посередине. Это вызывало у него тошноту. В те моменты, когда Кроули не хотел ничего разрушать, все, чего он желал — и это было еще более неприятно, — это свернуться в клубок, подтянуть колени к подбородку и крепко зажмуриться. Это заставляло его хотеть напиться до такой степени, чтобы он наконец перестал что-либо понимать, и все эти кровавые подозрения наконец оставили его в покое.
В Константинополе хозяин постоялого двора, где Кроули останавливался последние несколько дней и где он нечеловечески — по-настоящему недружелюбно — напивался, зашел к нему рано утром и, вместо того чтобы найти красивого молодого человека с хорошими манерами и резкой иронической улыбкой, столкнулся с жалкой, пьяной, полуодетой кучей людей, лежавших на кровати, скрючившись в довольно замысловатой позе. Должно быть, он буквально пропитался вином, решил хозяин, судя по затхлой кислой вони в комнате и внушительному количеству пустых глиняных кувшинов, разбросанных по всему полу. Хозяин выругался — отчасти из-за неожиданно приторного запаха, отчасти потому, что был почти уверен, что некогда красивый молодой человек, по-видимому, умер у него на руках в самой гостинице; и, ради Бога, разве у него уже не было достаточно проблем без трупа на руках? Стараясь не дышать слишком глубоко, он вошел в комнату.
Издали молодой человек выглядел очень убедительно мертвым. Но когда хозяин подошел ближе, оказалось, что он все еще дышит. Очень легко, да, но тем не менее он дышал, его бледная безволосая грудь поднималась и опускалась через равные промежутки времени. А потом молодой человек до смерти напугал бедного старика, когда тот вдруг начал бормотать что-то про проклятых глупых ангелов, про отсутствие чувства приличия и возню с бесстыдными человеческими женщинами и про явную их дерзость. Хозяин, как только его пульс более или менее пришел в норму, предположил, что молодой человек, должно быть, напился до бесчувствия — что было очень близко к истине, поскольку Кроули был безумно возмущен, даже находясь в полубессознательном состоянии.
Хозяин как раз раздумывал, кого позвать — доктора или могильщика, когда молодой человек проснулся.
— Вино, — пробормотал он в подушку.
Он не открыл глаз, но его рука поднялась с кровати и осталась висеть в нескольких дюймах над ней, указывая пальцем прямо на хозяина. Он довольно сильно дрожал.
— Молодой господин, если позволите, я бы посоветовал вам сейчас подышать свежим воздухом, а не вином, — неуверенно спросил он, стараясь при этом и сам не дышать слишком глубоко.
Это не очень хорошо сработало, заставив мужчину задохнуться, втянуть полный рот едкого воздуха, а затем закашляться. Конечно, он был бы не прочь заработать побольше — молодой гость щедро заплатил ему — и с удовольствием продал бы ему столько вина, сколько он просил, но мысль о том, что он умрет здесь, в гостинице, от алкогольного опьянения, не казалась особенно увлекательной.