***
Бог, вопреки распространенному мнению, не восседает на славном троне, озаренном лучистыми лучами света. У него, конечно, есть такой трон, и он иногда занимает его, но это в основном для шоу. На самом деле, его кабинет светлый и просторный, с окнами от пола до потолка, украшающими стены, из которых открывается великолепный вид на небесные сады. Но в остальном, это все равно просто офис, продуманный и практичный.
Существо, прекрасное и светлое, сидевшее за столом, когда Азирафаэль вошел, наблюдало за ним с доброй, всеведущей улыбкой на губах, улыбкой, которая выглядела так, словно он знал, о чем Азирафаэль собирается спросить, прежде чем тот успел открыть рот, чтобы заговорить об этом, и, конечно же, это было именно так.
— Отец, — произнес Азирафаэль несколько хриплым голосом.
— Говори, дитя, — поманил Бог, убирая бумагу, с которой он, по-видимому, работал.
— Я… — начал Азирафаэль и замолчал.
Не то чтобы он собирался лгать Господу, но, возможно, не раскрывая всей правды, он суммировал бы ее, если бы ему было трудно в этом признаться. Сейчас он не испытывал трудностей, но разговор с Богом лицом к лицу был совсем другим — скрывать что-либо было бессмысленно. Ему даже не нужно было облекать это в слова, Он уже знал, когда смотрел ему в глаза, — возможно, даже раньше.
— Я люблю его, — сказал Азирафаэль вместо этого, довольно отчаянно, не в силах оторвать взгляд от сияющих, завораживающих, всеведущих глаз, которые наблюдали за ним с другого конца комнаты.
— Самое время, дитя, — спокойно сказал Отец.
Азирафаэль невольно приподнял бровь — жест, который он позаимствовал у Кроули, а это было не совсем типично для ангела, особенно когда он разговаривал с Богом. Но он даже не осознавал, что сделал это. Бог довольно ласково улыбнулся в ответ.
— Значит, ты все это время знал. Видимо, знали все, кроме меня, — пробормотал Азирафаэль себе под нос, больше обращаясь к самому себе, чем к Богу.
— Всему свое время, — ответил Отец, как всегда непостижимо. — Иди, Азирафаэль. Ты можешь уйти, когда сочтешь это необходимым. Твое место там, на Земле, и всегда было им. Совсем как у него. Иди и получи мое благословение.
***
Итак, Азирафаэль сразу же ушел и теперь медленно спускался с метафизической равнины, на которой лежит Небо, к той, что занята Землей, испытывая одновременно восторг и тревогу, головокружение и чрезмерную радость, невероятную смесь чувств для существа божественного толка, но слишком хорошо знакомого практически любому человеку, который когда-либо был влюблен.
Неудивительно, что в Лондоне идет дождь.
Тем не менее, Азирафаэль обнаруживает, что он никогда раньше не был так рад чувствовать эти тонкие брызги на своем лице, эту неустанную, раздражающую морось, которая не сразу пропитывает до костей, а скорее упорно гасит все его существование. Манчестер всегда был более печально известен такими вещами, Кроули всегда говорил ему снисходительно — в конце концов, этот город — его демоническая любовь, — но Лондон не отстает в том, что касается невыносимых погодных условий. Все еще немного озадачивает, как им двоим удалось оказаться здесь, в Англии, а не, скажем, в какой-нибудь итальянской провинции или на Французской Ривьере или в каком-то другом месте, которое имело хотя бы немного больше сходства с местом, откуда они родом, особенно Кроули с его пресловутой рептильной зависимостью от тепла. Мысль о демоне вызывает еще большее головокружение, и когда подошвы ботинок Азирафаэля наконец касаются мокрого тротуара перед его книжным магазином, он чувствует слабость в коленях.
С того самого момента, как Азирафаэль получил разрешение вернуться, он был полон решимости отправиться в дом демона сразу же, как только вернется в Лондон. Однако сейчас, похоже, здесь уже середина ночи, и ангел вдруг не уверен, что Кроули будет рад, если его разбудят так бесцеремонно, даже если дело, о котором Азирафаэль собирается поговорить с ним, жизненно важно и не может больше откладываться. Он чувствует в себе странную настойчивость, смесь предвкушения, привязанности и паранойи, и, рассеянно размышляет он, отпирая входную дверь — вручную, потому что старые привычки умирают с трудом, — если это то, через что люди проходят каждый раз, когда влюбляются, то, черт возьми, антихрист был прав, их существование действительно ужасно сложное дело.
Как только он открывает дверь книжного магазина, его дилемма о том, что делать дальше, перестает быть актуальной. Очевидно, ему не нужно идти к Кроули посреди ночи. Азирафаэлю достаточно одного удара сердца, чтобы обнаружить чужое присутствие в его собственном книжном магазине, и аура настолько знакомая, что он не осознавал ее до тех пор, пока внезапно не лишился, и аура Кроули — это чудо в своем собственном праве, что-то одновременно темное и светлое, в нем добро и зло переплетаются вместе в сложный узор чистой красоты — это и есть его демон. Темная звезда, ярко сияющая только для Азирафаэля, и эта мысль вызывает в нем еще один взрыв необузданной любви.
— Мой дорогой? — спрашивает он в темной и пустой комнате, зная, прежде чем получит хоть какой-то ответ — или отсутствие такового в данном случае, — что Кроули должен быть наверху.
Осторожно, стараясь не шуметь, Азирафаэль поднимается по лестнице и направляется в спальню. Внутри кромешная тьма, когда ангел открывает дверь, но его зрение намного лучше, чем у большинства людей, и он мог с совершенной ясностью и еще одним приступом нежности обнаружить мягко сопящий сверток одеяла, растянувшийся поперек кровати в довольно замысловатой позе.
Интенсивность любви, поднимающейся внутри него, застает Азирафаэля врасплох. Пока его держали на Небесах, он ужасно скучал по Кроули, но, похоже, только получив наконец возможность увидеть его лично, он понимает, насколько это ужасно. Чувство, пробуждающееся в нем, отнюдь не незнакомо — он ангел, он знает, что такое любовь, конечно, он любил Кроули дольше, чем мог себе представить, бессознательно, — но сейчас, здесь, в его собственной книжной лавке, в этой темной маленькой спальне, наблюдая, как Кроули спит, и наконец-то имея возможность увидеть его после их непреднамеренной разлуки, это чувство настолько мощное и всеобъемлющее, что Азирафаэлю остается только стоять в дверях, пока он не в силах преодолеть этот первоначальный приступ необузданного чувства.
И в этом есть нечто большее, чем просто интенсивность эмоций. Есть и понимание, внезапное и подавляющее, вызванное встречей с Кроули здесь, именно здесь, дремлющим в постели Азирафаэля, завернутым в тот клетчатый плед, который демон обычно ненавидел с особой страстью — или, возможно, только притворялся, что ненавидит, в конце концов.
Возможно, размышляет ангел, когда он наконец входит в комнату и почти на цыпочках приближается к кровати, он не тот, кто скучал из них больше всего. В конце концов, Азирафаэль был полон решимости вернуться на Землю, будь прокляты приказы Вышеназванного, любой ценой. В течение этих мучительно долгих двух месяцев он знал, что рано или поздно обязательно вернется. Кроули, с другой стороны…
Как можно осторожнее Азирафаэль устраивается на краю причудливого ортопедического матраса, пока что не делая ничего, кроме как наблюдая за своим демоном во сне. Кроули, с другой стороны, размышляет Азирафаэль, не знал — и до сих пор не знает — ничего подобного. Только теперь, когда он столкнулся с демоном в том, что он считал самым невероятным местом из всех, в его собственном книжном магазине, спящем в этом жалком подобии кровати вместо его роскошного королевского монстра с шелковыми простынями в Мэйфейре, он понимает, что обстоятельства, при которых они расстались, были менее чем многообещающими. С точки зрения Кроули, это должно выглядеть так, как будто тот несчастный случай был последним разом, когда они когда-либо видели друг друга, что с его совершенно ненужной дезорпорацией — и такая смерть не была особенно приятным способом уйти, Азирафель размышляет, вспоминая детали и морщась против себя — и их практически безработным положением после Апокалипсиса, отнюдь не кажется бредом. Азирафаэль пытается представить, как бы он себя чувствовал, если бы его поставили на место Кроули, и…