Сейчас наша «испано-суиза», наверно, валяется уже где-нибудь на свалке, ибо за минувший год жизнь Советской Бессарабии круто изменилась.
В штабе полка мы застали только дежурного — младшего командира. Он сообщил, что летчики и технический состав на днях перебрались в летний лагерь, расположенный у села Маяки, под Котовском.
— Но командир здесь, добавил дежурный. — Он где-то на аэродроме.
Аэродром оказался основательно изрытым. Между кучами развороченной земли сновали грузовики, сосредоточенно работали лопатами бессарабские парни.
— Братцы, что здесь происходит?! — воскликнул Костя Миронов. — Кажется, тыловики всерьез задумали упрятать под землю бензобак. Это же цель номер один.
— Давно пора, — отозвался Мочалов. — Такой объект можно увидеть даже из стратосферы.
— Зачем же тогда белить огромный бак?
— Спокойно! Мы, наверно, скоро будем взлетать с бетонированной полосы.
— Это дело! Много слышали о бетоне, только вот под колесами ни разу его не чувствовали.
— Настоящий муравейник.
— Темпы наши, советские.
Самолетов на аэродроме не было. Лишь в самом его конце, подступавшем к речушке, виднелись какие-то продолговатые белые ящики. Увидев возле них командира полка Иванова и инженера Шолоховича, мы направились туда.
Виктор Петрович Иванов обрадовался нашему приезду. Когда я, как старший группы, доложил о прибытии с курсов, он с улыбкой пожал нам руки и сказал:
— Поздравляю вас всех с окончанием. А тебя, Покрышкин, и с новой должностью.
Мы переглянулись. Стоявший рядом Миронов не выдержал:
— Я же говорил, что начальник курсов не простит тебе «крючков» в полетах. С переводом тебя в рядовые летчики!
Широкое, полное лицо Иванова светилось улыбкой, крупные черные глаза ласково щурились.
— О его «крючках» мы знаем. Вот сядет на МИГ, пилотировать на нем посложнее, чем на И-16, пусть и разгибает свои «крючки». Покрышкин назначен заместителем командира эскадрильи.
«Крючками» товарищи в шутку называли придуманные или как-то измененные мной фигуры высшего пилотажа, которые я применял в учебных воздушных боях. Начальник курсов, заместитель командира нашего полка Жизневский, был сторонником пилотирования «академичного», спокойненького и настороженно относился ко всяким новшествам. Он сам летал без «огонька» и у других всячески старался его погасить.
«Сядет на МИГ…» Что это значит? Ах, вот оно что! Из огромных белых ящиков вылупливались, как из скорлупы цыплята, новенькие, чистенькие светло-зеленые истребители.
Что говорить, появление на аэродроме самолетов новой конструкции — незаурядное событие в жизни летчиков. Мы бросились к ящикам.
В это время в небе послышался прерывистый гул. Все запрокинули головы.
Незнакомый самолет шел на большой высоте.
— Немецкий разведчик!
— «Юнкере»!
— Да он не один! С ним «мессершмитты»!
Действительно, вокруг двухмоторного бомбардировщика с ромбовидными крыльями кружилась четверка истребителей. Все они возвращались на запад с нашей территории строго через Бельцы,
«Юнкере»… Это слово я впервые услышал, когда был еще мальчиком. Теперь, когда мы все смотрели вверх, где был виден в синеве «юнкерc», мне вспомнилась первая встреча с ним…
В один из сентябрьских дней в небе над Новосибирском вдруг появился самолет. Изумляя старых и малых, он сделал несколько кругов и приземлился на военном плацу. Весь город повалил туда. Мы, мальчишки, обладая таким преимуществом перед взрослыми, как быстрые босые ноги, примчались к плацу первыми и, хотя у самолета уже стояла охрана, кое-как протиснулись к нему. Я робко притронулся к холодному крылу машины и вдохнул незнакомый теплый маслянистый запах, струившийся от мотора. Как знать, может быть, именно ощущения тех счастливых минут предопределили мое будущее.