Да и ей не хочется его видеть. То, что тогда произошло между ними, было ошибкой.
Ужасной и постыдной ошибкой!. Надо забыть тепло его рук, нежность его губ, экстаз, охвативший ее, когда она ощутила его в глубине своего тела…
Та ночь. Боже, та ночь! Она занималась любовью с Франсом… только это была не любовь. Это был секс, секс с незнакомцем. Да, он дал ей то, чего она хотела, страсть, вытеснившую из мыслей все остальное. Но потом, когда все осталось позади, она почувствовала такое презрение к себе, что вырвалась из объятий Франса, убежала в ванную, заперла дверь и привалилась к ней, дрожа от страха, что он последует за ней…
Моля Бога, чтобы он пришел.
Опасения были напрасными. В дверь никто не постучал. Никто не тронул ручку. Никто не сказал «Лаура, вернись ко мне». Когда она в конце концов вышла из ванной, Франс уже ушел. Внизу его тоже не было. Ни послания, ни записки. Ни телефонного звонка на автоответчике в Лондоне. За все прошедшие месяцы — ничего.
Один час. Один невероятный, волшебный, ужасный час, вот и все, что было.
Нет, не все. Сердце ее ожило. Франсиско Мендес дал ей больше, чем ту ночь.
Он дал ей ребенка.
Долгие часы мук. Патриция, державшая ее за руку. Решение доктора ускорить роды…
— Франс? — прошептала Лаура. — Франс? — И очнулась, чтобы оказаться в мире холодной реальности. — Мой ребенок… моя малышка…
Она дотронулась рукой до живота. Живот оказался плоским. Ребенок родился — дочь, она знала это заранее, — но где он? Что-то пошло не так. Теперь Лаура вспомнила. Доктор твердил ей: «Держитесь!» Медсестра куда-то выходила. Пакет с донорской кровью, висевший над ней. Иголка, воткнутая в вену…
Лаура приподнялась. Голова закружилась.
— Где мой ребенок? — Лаура?
Она повернула голову. Дверь открылась, и в комнату хлынул яркий свет. Люди… силуэты…
— Лаура, — сказала мать. — О, дорогая! — В следующую секунду Глория обняла дочь, и Лаура расплакалась.
Все собрались у ее кровати: Фред с Патрицией, ее сводный брат Поллокс со своей женой, Кетлин… Не было только Франса. Конечно, он ведь только сон.
Ее гладили по волосам, похлопывали по плечу, обнимали, на ее щеках горели слезы матери и сестры.
— Девочка моя… — Глория то ли всхлипнула, то ли рассмеялась. — Как хорошо, что ты очнулась. Как ты себя чувствуешь? Тебе больно? Кэтлин, пожалуйста, позови медсестру.
Кэтлин чмокнула Лауру в щеку и поспешно вышла.
— Расскажите мне о девочке, — попросила Лаура. — С ней все в порядке?
— У нее все хорошо. — Патриция села на край кровати. — И она очень красивая. Лаура откинулась на подушку. На глаза выступили слезы, и она, рассмеявшись, вытерла их ладонью.
— Хочу знать все. Она большая? Какие у нее волосы? Сколько она весит?
— Семь фунтов и пять унций, а рост двадцать один дюйм. Волосы черные, вьющиеся. Просто чудо!
— Хочу ее видеть.
— Увидишь, дорогая. — Глория снова обняла дочь. — Только подожди немного. Пусть сначала тебя осмотрит врач.
— Мне не нужен врач.
— Возможно, ты и права, но это не помешает, хорошо? — Глория достала носовой платок и промокнула глаза. — Он сказал… самое трудное позади, и у тебя все в порядке, но мы… мы все…
Она не договорила. Фред обнял жену за плечи, неуклюже поцеловал в щеку и улыбнулся Лауре.
— Да уж, заставила ты нас поволноваться, девочка.
— Да? — Она покачала головой. — Я… почти ничего не помню.
— Это не имеет значения. Главное, что ты здорова.
— А где мой ребенок?
— Малышка в детской палате. — Патриция усмехнулась. — Все остальные ее обитатели по сравнению с нашей — просто заурядные.
— Пэт права. — Глория убрала прядь волос со лба Лауры. — Она так похожа на тебя, дорогая. Ну кроме рта. Полагаю, папин… — Все посмотрели на Глорию, та покраснела. — Я хочу сказать…
— Ладно.