— Ну у тебя и кобыла! — с восторгом позавидовал Дорофею Ломов.
— Тс-с-с... — прошипел Дорофей. — Здесь потише. Здесь уже могут быть Ахматовы дозоры, как бы нам на них не налететь. Хотя татары в устье Неги раньше не появлялись, но чёрт их знает... — Дорофей стал вглядываться в противоположный берег Дона.
— Да вроде никого, — пожал плечами Силай.
Восток начал золотить небо, но мрак ещё плотно прижимался к земле.
— Пора, — шепнул Дорофей, и вся четвёрка, раздевшись и положив одежду на сёдла, вошла в воду. Переплыли, оделись и углубились в густой лес. Потом переправились через Большую Верейку, прошли Трещёвку.
— На реке Ведуге, в чаще, — подъехал стремя в стремя к Семёну Андреевичу Дорофей, — живёт бортник по имени Семён, тёзка твой. Я часто, когда служил у Рвача, бывал у него. Он наш, татар и предателей ненавидит пуще неволи. Он и ко мне сперва относился с недоверием, но я ему открылся.
— Ну и что? — не понял Семён Андреевич.
— То! Как мы в Турове появимся с конями?
— Ну, не знаю, — пожал плечами боярин. — Ты проводник, ты и думай.
— Вот я и думаю коней оставить у Семёна, а самим пешком до Турова.
— А далеко?
— До Семёна с полпоприща и столько же до Турова. К вечеру будем там.
— Ладно, — согласился боярин.
Дорога была неровной и малонаезженной. Дубовый лес сжимал её с двух сторон, корявые ветки хлестали по лицам людей и мордам коней, замедляя движение. Путь казался бесконечным, но вот всадники вырвались на обширную поляну, и в глаза брызнуло такое яркое разноцветье, что они поневоле зажмурились. Из кустов шарахнулся полосатый поросёнок и, хрюкая и подпрыгивая, потрусил через поляну.
— Видать, от матери отбился... — улыбнулся Евтей.
— Скоро приедем! — оборвал его Дорофей. — А ну-ка, подстегните коней!
Отряд перешёл на рысь и через несколько минут очутился на заросшем берегу Ведуги. Продравшись сквозь чащу, путники увидели большую избу с множеством надворных построек.
— Стойте! — остановил друзей Дорофей. — Мне первым заявляться нельзя, вдруг там Ахматовы люди. — Сходи ты, что ли, Семён Андреевич. Прикинься странником, а когда поймёшь, что опасности нету, напомнишь обо мне хозяину и дашь нам знать.
Боярин скрылся за углом избы и вскоре появился с хозяином и махнул рукой. Дорофей обрадовался:
— Пошли!
Хозяин, мужик среднего роста, смуглый, с мордовским курносым носом, ощерив крепкие зубы, заулыбался во весь рот и крепко обнял Дорофея:
— Откель пожаловал?
— Откель — опосля расскажу.
— Конечно, опосля! Сперва в избу, потрапезуем.
Пройдя через выкрашенное охрой узорчатое крыльцо, путники очутились в просторной избе, ярко залитой через большие арочные окна близящимся к полудню солнцем.
— Располагайтесь, — указал Семён на скамью возле стола. — А я хозяйку покличу. Матрёна-а!
Вошла женщина. Она была похожа на смерть: бледная, вся в чёрном, взгляд тяжёлый, губы бескровные. Тихо поздоровалась и бесшумно скользнула на кухню.
Хозяин заметил смущение гостей и пояснил:
— Горе у неё. Младший брат... Да ты помнишь, Дорофей, он у меня жил...
— Пантелей?
— Ну да. Татары в неволю увели. А знакомый татарин шепнул, что фрягам его продали, на галеры вёсельником. А там долго не протянешь, вот баба и убивается, уж дюже любила парня. Он в лес пошёл — басурмане его и схватили. Держали сперва в Турове, а потом погнали в степь с остальными невольниками, ну и дальше, к морю...
— Вот душегубы проклятые! — выругался Евтей. — Никакой управы на поганых нету! Ну ничего, придёт расплата!
Вошла с чугуном в руках Матрёна, и мужики умолкли. Хозяин предложил выпить мёду, но гости отказались.
— Слишком серьёзное предстоит нам дело, — пояснил Семён Андреевич, — чтоб баловаться мёдом. Голова должна быть светла, а ноги крепки.
— Вам всем туда идти нельзя, — заметил хозяин, обгладывая кость. — А Дорофею особенно. Там его каждая собака знает, увидят — враз растерзают. В слободу одному Семёну Андреевичу можно, Дорофей его только проводит. А все потащитесь — басурмане или предатели чужаков заметят и переполох подымут.
— Это верно, — согласился боярин.
— Да, вот ещё, — спохватился хозяин. — Тебе бы, Семён Андреевич, одеть чего-нибудь порваней, погрязней да похуже. И палочку в руки, а лицо измазать пылью — за нищего сойдёшь. И милостыню проси поусердней, глядишь, всё и получится как надо.
— Вы туточки посидите, поешьте поплотней, а я мигом.
— А куда ж нам с Силаем деваться? — заволновался Ломов. — Чай, не на именины приехали?
Хозяин с прищуром глянул на парней:
— Спешите головы сложить и дело спортить? Изба у меня большая, разместимся. А не понравится в избе — вдруг жарко будет, — так лес большой: попону под бок, седло под голову и дрыхните, покудова ваши старшие не возвратятся.
— Не торопитеся в петлю лезть, — строго посмотрел на своих юных соратников и Семён Андреевич. — Мы с Дорофеем управимся, а ваше дело — нас дожидаться да в случае чего меня, старика, защищать. Поняли?
Хозяин ушёл и скоро вернулся. Принёс одежду:
— А ну, Семён Андреевич, примерь. Я так полагаю, что человеку боярского звания не грех побывать в простой одёже, узнать, каково в ней бедному люду ходится.
Семён Андреевич усмехнулся и вышел из горницы. Скоро он возвратился обратно, и липчане просто не узнали его: не боярин, а так, голь перекатная.
— Кто это? — с притворным удивлением вымолвил Силай.
— У-у, сучий пёс! — шутя замахнулся на него Семён Андреевич. — Своих не узнаешь?
Все расхохотались.
— Слышь, а проной: «Подайте Христа ради», — предложил Силай.
— По-о-дай-те Христа ради! — пробасил Семён Андреевич. Действительно, он настолько преобразился, что, без сомнения, в Турове его не узнают даже знакомые.
— Ладно, пора. — Он повернулся к двери.
— А может, всё-таки и мы? В Туров бы не пошли, а остались в лесу с Дорофеем, — несмело предложил Ломов.
— Мы будем там тихо сидеть, — добавил Силай.
Семён Андреевич почесал затылок.
— A-а, будь по-вашему! — стукнул бадиком об пол. — Только, чур, без баловства.
Липчане ушли. Хозяин проводил их за околицу. Вид у него был печальный: то ли с гостями расставаться не хотелось, то ли душу глодало дурное предчувствие...
Первым шёл Дорофей, да так быстро, что остальные еле поспевали.
— Да ты пореже шагай, — взмолился Семён Андреевич. — Вишь, мы умаялись!
— Засветло до места дойти надо, — огрызнулся Дорофей, однако прыть поумерил.
Начало темнеть. Вечерние сумерки, с сыростью и туманом, неумолимо окутывали землю.
— Вот Осиновую Голову пройдём, а там и долина Смердячей Девицы...
— Что за Осиновая Голова? — удивился Силай.
— Дубовая роща так называется, — пояснил Дорофей. — Не боись, никакой головы там нет.
— Да я и не боюсь, — пожал плечами Силай. — Просто интересное название, у нас таких нету.
— А зачем нам засветло в долину? — проворчал Семён Андреевич. — На конный разъезд налететь можем.
— Я хотел успеть показать дорогу на Туров.
— Не надо! — отрезал Семён Андреевич. — Как совсем стемнеет, тогда и пойдём.
— Но ночью и от месяца светло, — возразил Дорофей. — И на разъезды так же напороться можно.
— Месяц — не солнце.
— Ладно, согласен. Пройдём лес, остановимся и решим, что делать дальше.
Вскоре путники достигли края леса и увидели холмистую долину.
—Та-а-к... Сюда, кажись, татары глаз не кажут, — снимая снаряжение, сказал Дорофей. — Тут и остановимся.
Он расстелил на земле кафтан и улёгся на нём, остальные — тоже.
Евтей Ломов лёг у самого края леса, так чтобы видеть всю долину. Он сунул кулаки под бороду и начал созерцать показавшуюся ему странной местность. Потом повернулся к Дорофею:
— Не пойму, вроде вдалеке что-то белеется. Сначала подумал, человек стоит, а присмотрелся — не шевелится. Значит, не человек. А кто?
— А-а-а! — недовольно отмахнулся задремавший уже Дорофей. — Чёрт его знает, что это! Каменная глыба какая-то, да не одна. Местные говорят, надгробья.