Стены были из темного дуба, с вырезанными на нем головами и лицами. Пол был из синевато-серых квадратов, и на них были выгравированы геральдические знаки и надписи. Тетя Аида показывала их, объясняя, что это были названия театров, в которых играл ее муж.
– Он сделал имя в Королевской Шекспировской труппе, – говорила она. – Очень быстро его стали упоминать рядом с Гилгудом. Он играл в Ковент-Гардене, и его исполнение роли Яго было потрясающим. Мне рассказывали, что вместе с Оливье он создал потрясающую атмосферу трагедии. Он играл принца Хэла и тому подобное. Потом… ну, как бы это сказать, жизнь его увлекла и стала интересовать больше, чем театр. Он был бонвиван высшего разряда, мой Вэн. Когда он вошел в возраст, он стал играть Фальстафа. Это было так близко ему, баловню судьбы.
Нелл не понимала большинство этих слов или их значения, но она чувствовала по голосу тети Аиды, что она очень любила Вэна. И она могла бы шепнуть Стиви, наклонившейся обнять ее, что она чувствует, что что-то в их приезде беспокоит тетю.
Они поднялись по лестнице, их шаги отдавались эхом. Здесь был большой зал, паутина свисала с тяжелых темных люстр, большой деревянный стол был сплошь покрыт плесенью. Нелл твердо держалась за отца и Стиви. Отец говорил своим обычным деловым голосом.
Это был такой голос, который она слышала, когда он говорил по телефону, и когда она приходила к нему в офис. Один из признаков, по которому она знала, что он правда не любил Франческу, было то, что таким же голосом он говорил и с ней. Он никогда не понижал голоса, когда Нелл была рядом.
Отец никогда не говорил таким голосом с Нелл. Только однажды он говорил так с матерью, незадолго до того, как она навсегда покинула их. Даже когда он был так расстроен в тот день в доме у Стиви, где Нелл безудержно рыдала о тете Мэдди, отец не говорил таким голосом. Был у него еще голос сердитого папочки, который появлялся обычно только по отношению к семье – тете Мэдди, например.
Теперь он говорил что-то о пожертвовании земли и замка, о каком-то направленном дарении, о налогах на недвижимость, о куче непонятной чепухи. Но Нелл видела, глядя на Стиви и тетю Аиду, что им это не только интересно, но даже приятно. Отец достал блокнот и мерную ленту, начал делать замеры. Он измерил толщину стен, высоту потолка.
Тетя Аида указывала на разные повреждения, говорила о сухой гнили и термитных ходах, и отец достал перочинный нож и немного поковырял им в древесине пола. Он сказал что-то вроде того, что проверка покажет точнее, но насекомых или их яиц в дереве нет. Тетя Аида, кажется, почувствовала облегчение.
Они вошли в темную дверь в стене и оказались на темной и узкой винтовой лестнице. Это показалось Нелл похожим на тюрьму. Свет попадал сюда только из маленьких окошек с цветными стеклами, и тетя Аида достала из кармана своей куртки маленький фонарик, чтобы освещать дорогу. Нелл было страшно, потому что она не могла держаться за руки взрослых, но она шла между ними, пока они поднимались, так что она знала, что все будет в порядке.
Стиви говорила что-то о «центре природы», и тетя Аида сказала:
– На ста шестидесяти четырех акрах можно устроить прекрасный заповедник.
А отец сказал:
– Замок потрясающий, и его надо сохранить таким, как он есть.
Тетя Аида прямо-таки вскрикнула:
– Спасибо вам за то, что вы это так видите! Все застройщики предлагали его обновить и сделать здесь медиа-центр и провести горячую воду!
Когда они взобрались по четырем невероятным виткам до самого верха, это было похоже на восхождение из тюремного помещения в солнечный сад. С башни просматривалась вся долина, прямо до самого серебристого моря. В трещинах между камнями поселились мхи и травы.